Я усадил ее обратно в кресло, между незаконченными или забытыми вещами: книгами, которые мы так и не дочитали, нераспечатанными фильмами, клубками пряжи, циновкой для йоги, гантельками, запыленным компьютером и телевизором, на котором мы никогда не переключали каналы. Еще там был покрытый пылью музыкальный центр от Владиславы и разбитая тарелка – тоже от нее. Боги всех религий, захлопнутые в книжках на дне сундука под окном. Я сказал Текле, что мы могли бы вместе навести тут порядок, Текла кивнула седеющей головой, на которой пульсировали вены. Мы уставились на ступню. Тянулись минуты. В тишине, ибо мы вообще мало говорим.
Я сделал хлопья; стемнело. Текла шепнула, что, когда нога начала плясать, она почувствовала небольшое облегчение. По крайней мере, ей так кажется. Текла время от времени чувствует себя лучше, но кончается это всегда одинаково. У нее бледное лицо и ладони старушки, что всегда дрожат, когда им не за что взяться.
Той ночью мне надо было на работу, но мы легли вместе. Текла приняла душ за закрытой дверью. Я вытер ей лоб мокрым бинтом. Думал о ней и о себе. Через десять лет я буду слышать то же, что она. Где через десять лет будет Текла? Я лег рядом. Она дышала мне в губы. Я держал ладони на ее висках, пока она не уснула. Я взял термос и контейнер с супом. Заглянул в спальню.
Текла спала, а ее нога двигалась под одеялом.
3
Разрастание Рыкусмыку привело к упадку Габлочяжа, который еще в конце девяностых был королем темных дел городка. Открыл бедность как источник дохода, открывал ломбард за ломбардом, основал агентство краткосрочных займов и несколько магазинов дешевой одежды. Я видел, как он стоит в окне полуголым и созерцает свою карманную империю. Потом он надевал двубортный пиджак, цепь из белого золота и шествовал на обход. Я работал в его секонд-хенде, но он уволил меня. Сказал, что я нормальный, хоть и обе руки у меня левые, но посоветовал что-то сделать с собой, иначе я стану рабом, как и все здесь. И будет стыдно.
До нас наконец дотянулись банки и реестр долгов, с кредитами стало труднее, зато сильно понизился их процент. Телевизоры, компьютеры, утюги и домашние кинотеатры внезапно сильно подешевели, и никто больше не носил их в переполненные ломбарды. Со мной мало кто разговаривает, я чужак в собственном городе, но я слышал, что тот же самый банк крутил дела с ростовщичеством, а под конец распродал с торгов все, что можно было распродать, и Габлочяж остался гол как сокол. Тогда он выпросил себе должность сторожа и следил, чтоб никто не заметил его бедности. Он все так же носил двубортный пиджак и цепь из белого золота. Не пил спиртного, питался здоровой пищей. Начал проводить время в библиотеке и брал книги на дом. Я встречал его в сторожке, среди толстенных довоенных томов, выписывающим слова в блокнот. Собирал материалы к истории Рыкусмыку, которую никто еще не написал.