Летом мы ездили на затопленный карьер, несли велосипеды по узкой тропинке на известняковых скалах, высоко над твердым зеркалом воды. Купались голыми. Потом я злился на солнце, потому что хотел поскорей обсохнуть. У DJ Кривды в камышах была спрятана удочка, но он никогда ничего так и не поймал. Может, потому, что ловил только на хлеб?
Мы уезжали все дальше и дальше, руководствуясь дорожными знаками – столько-то до ближайшего населенного пункта. Мыслибуж, Болькув, Валбжих. Машины на полной скорости пролетали мимо нас, злобно гудя. Мы срезали дорогу через лес и поддерживали друг друга, когда дорога становилась слишком тяжелой или когда мы теряли направление. Однажды мы добрались до самой Легницы, и каждый заказал по порции мороженого со взбитыми сливками. Блекота оставил деньги дома; мы заплатили за него. Ели медленно, пьяные от победы и тайны. Никто не знал, где мы и что делаем. Эти минуты были только нашими.
На волне этой победы мы решили взять Вроцлав. Ну, не так уж он и далеко? Мы выехали сразу после завтрака, и все шло хорошо, пока мы не добрались до старой, немецкой еще, автострады, где на серых плитах подпрыгивала машина за машиной. Оставалось только грустно смотреть, как на дальний берег, оказавшийся слишком далеким. Тромбек сказал, что ничего страшного, он все равно когда-нибудь уедет. Во Вроцлав и еще дальше. Объедет весь мир, чтобы только не возвращаться в Рыкусмыку.
Мы догадывались, в чем тут дело. Домой возвращались в молчании.
11
У матери было много мужчин. Надолго не задержался ни один. Некоторые ошибочно ее оценивали. Считали, что одинокая женщина с ребенком нуждается в новой семье. Но мама желала жить в большом городе, мечтала о кафе и отелях; она задыхалась в Рыкусмыку. Сидела в «Ратуше», ловя взглядом некоторых приезжих. Раз в неделю она ехала в Легницу и не возвращалась оттуда на ночь. Но мужчины сбегали, в испуге от ее ярости и сладости, что сливались в единую подземную реку.
Она могла быть милой и доброй целыми неделями. А потом взрывалась гневом по ничтожному поводу. Как-то раз, когда я капризничал за столом, запихала в себя мой обед, свой обед и все, что нашла в холодильнике. Это случилось мгновенно. По ее подбородку стекал суп. И она сказала, что не голодна – просто несчастна.
Помню матовое стекло двери в ее комнату, озаряемое изнутри свечами. Она расставляла их на полу. Как-то раз один из ее любовников голым телом плюхнулся в огонь. Помню, лил ему на задницу холодную воду.