Был предрассветный час, и тени были глубоки и темны. Я посмотрел в такие же глубокие и темные глаза Анны-Белл.
– Ты пойдешь со мной, – сказал ворон, и Викл согласно фыркнул за моим плечом.
– Только если ты сможешь одолеть это, – ответила она.
Я проследил за ее рукой. В темном углу, между башнями, зашевелилось что-то, булыжные камни задрожали, вырываясь из мостовой, но не полетели в меня, как я ожидал, – силы, видно, у колдуньи были не те, – а стали стягиваться в кучу вместе с мешками песка, какими-то оглоблями, тележным колесом и прочей рухлядью.
Камень скрежетал о камень, обручи от рассохшихся бочек катились по брусчатке, и зеленые искры пролетали над ними.
Весь этот хлам стал отрываться от земли, и я понял, что сейчас произойдет.
Голем, с каменными ступнями, тяжелыми кулачищами из мешков с песком, с плечами из бревен и колесом телеги вместо головы, пронизанный слабым бледно-зеленым световым шнурком, шагнул ко мне, и земля содрогнулась.
Он не был стальным, и я мало что мог с ним поделать, не владея Голосом.
Поэтому я прыгнул вперед, на ходу разрубая пополам ближайшего телохранителя Баута, и схватил того за руку, как только он бросился к двери, под защиту дочери. Он вывернулся, вцепившись в меня, и мы покатились по камням.
Шарахнулся Викл, спасаясь от голема.
Баут содрал с меня плащ, я оттолкнул его и выпрямился во весь рост, в помятом и закопченном светлом доспехе, прижав острие клинка к его горлу.
Все замерли. Я тяжело дышал, и стрела, пробившая когда-то мое сердце, покачивалась в такт моему дыханию. Перо я сломал, а острие так и застряло где-то внутри, не выйдя из спины. Иногда я чувствовал, как оно царапало доспех.
Я успел сказать тогда немногое, прежде чем магия Беймиша лишила меня голоса, и это были правильные слова. Жаль только, первое действовало лишь сутки.
Та битва окончилась на рассвете прошлого дня, когда кто-то из стрелков Беймиша пробил мне сердце почти навылет. Мое заклинание делало любую опасную рану несмертельной. Разве что в давних книгах Хинги можно было найти нечто подобное.
Меня бросили, посчитав убитым. Я же отсрочил свою гибель на сутки. Хотя жить со стрелой в сердце было больно.
Будь у меня Голос, от проблемы не осталось бы и следа – за свою жизнь я получил множество смертельных ран, и они оставили лишь легкие шрамы.