Почти четыре месяца они что-то делали вместе или порознь, но думая друг о друге как о чём-то вездесущем и присутствующем каждое мгновение рядом, как будто это навсегда и кем-то так задумано. Но потом, внезапно – даже без предупреждения или предварительного звонка утром – Виктор сказал, что всё кончено или почти кончено и даже высморкался в присутствии Лиды, но не желая её намеренно оскорбить. Лида, услышав это почти вплотную и даже ещё ближе, впервые почувствовала сухое место у себя под языком и недалеко от него запломбированный в прошлом году зуб, нестерпимо заболевший от предстоящих месяцев одиночества. Она заплакала и даже судорожно дёрнула рукой как в театре, но не так грациозно, а почти что наоборот, по-дурацки, и ушла в сторону от Виктора на несколько шагов, а затем ещё дальше. А Виктор молча смотрел ей вслед, думая о впустую потраченных, даже почти потерянных днях, проведённых в сизифовых попытках добиться от Лиды близости, которую она ещё не могла понять всем своим телом и принимала за случайную невоспитанность росшего без наказаний мальчика.
Было бы ошибкой – и даже может быть большой! – считать Виктора наглецом или там ещё что-то такое вредное про него думать, даже если он и не жил на свете девятнадцатилетним ангелом или мечтающем о добродетелях отроком. Виктор был самым обычным подростковым мужчиной, знакомый своей маме с детской стороны, но округлившимся до срока девушкам представлявшимся со стороны уже другой, растущей не по его желанию, а в рамках природной эволюции. Расставание Лиды и Виктора, впрочем, как и их несостоявшееся сближение, ну и знакомство конечно и несколько прогулок с касаниями Лидиного плеча в каком-то парке – всё это было, есть и будет законом любовного противоборства между мужчинами и женщинами и вообще не известно кем всё это придумано и есть ли в этом вообще хоть какой-то разумный смысл.
Шёл уже четвёртый день с того момента, когда Виктор сказал Лиде что всё кончено или как-то так он ей сказал, но всё о том же. И уже четвёртый день Лида слёзы пускала вниз по щекам и тосковала о том, чего ещё даже и не было в её жизни хотя бы даже потому что она этого сама не хотела или же хотела, но по незнанию своему не понимала этого и отталкивала Виктора, когда тот молча намекал на глубокое проникновение в её естество. От своих подружек по институту, в общем-то не очень близких и не особо с ней деликатных, она случайно или где-то ещё слышала об их притяжении к молодым парням после танцев или скажем после водки но не очень много. Лида любила танцы, а Виктор не любил танцы и проверить эти теории своих то ли подружек то ли нет она не успела. Правда Виктор пытался дать ей водки в стакане и даже сам несколько раз выпил, показывая, как это не страшно и хлопал от радости себя по бокам, но Лида не стала пить и даже желания у неё не возникло. В общем ничего не получилась и вроде бы жаль было что какие-то возможности упущены, но что теперь вздыхать и вообще. А Лида всё равно вздыхала и вздыхала, и слезами плакала, но не от счастья, а совсем даже от противоположного. Она была из той часторедкой породы молодых девушек, которые на заре жизни искренне верят в конфеты и эфемерные стихи, и уж конечно ни минуты не сомневаются в том, что в мире есть он, тот единственный то ли принц, то ли кто-то другой, и встреча их неминуема и очевидна, потому что это закон жизни, а иначе и быть не может. А всякие страшности про ссоры, разводы, про разлитие желчи на почве обострённой ревности, про мамошек, которые коварно подставляют свои лядвии под вожделеющие руки мужей-лапотников, ну и про всё такое прочее – так вот про это Лида думала следующее: ну это с дурами и неумехами случается, а я буду ласковой и осторожной и муж будет меня на руках из ванной в постель носить, и будем мы вместе, будем счастливы, будем подниматься вверх по лестнице жизни, рука об руку, нога в ногу.