Можно сказать, эта книга основывается на Бердяеве и творчески продолжает его идеи. Есть большие перспективы продолжать его там, где он остановился. Конечно, связь с Бердяевым прежде всего касается способа мышления и языка. Сама же суть написанного, как и у Бердяева, восходит не к чьим-то идеям, а к самому христианскому откровению, к личному духовному опыту и познанию, как и к личному приобщению опыту человечества. Эта книга – результат творческого размышления по существу, осуществляемого здесь и сейчас. Я не хотел пересказывать чьи-то идеи, делать большое количество сторонних отсылок. Часто я не знал даже приблизительно, что именно будет написано в той или иной главе, и написанное было открытием для меня самого. Так я хотел сохранить то, что можно было бы назвать первородностью самого познавательного процесса, который есть всегда творческий процесс, и старался избегать всякого рода объективаций и внешних внушений, которые подстерегают мышление и могут исказить его. Написанное в результате получилось достаточно кратко, но включило всё самое важное, основное, существенное. Каждую из глав можно было бы разъяснять и расширять почти неограниченно долго, особенно если давать многочисленные отсылки на священное Писание, на литературу и т.п., но этим бы размывалась искомая целостность и конкретность самого существа мысли. Меньше всего мне хотелось размышлять о мыслях, а не о реальностях. Само же размышление находилось между двумя полюсами – необходимостью разъяснить для себя и для потенциального читателя. Понятное и ясное для меня требует разъяснения для другого, и глубина, и степень этого разъяснения может быть как недостаточной, так и чрезмерной. Во всяком случае, хотелось бы, чтобы как написание этой книги остерегалось объективации, так же и чтение её будет остерегаться объективации, будет творческим, опытным процессом вхождения в глубину той живой тайны, о которой идёт речь. Но стоит иметь в виду, что относительная краткость написанного нередко приводит к тому, что опущение даже одного слова может исказить общий смысл. Я старался, чтобы моя мысль была насколько возможно целостной, но при этом остерегался системности, которая всегда связана с излишней объективацией. Человека нельзя представить как машину, состоящую из каких-то частей, и нельзя просто перечислять составляющие его элементы, даже если это элементы так или иначе духовные, которые выделяются для того, чтобы их отдельно совершенствовать. Никакой прагматизм не должен заслонять Истины. Наши понятия о человеке, безусловно, имеют в виду определённые реальности, но эти понятия есть лишь условные символы, описывающие целостный человеческий опыт, и всё в человеке и в мире друг с другом связано. Потеря целостности человека в результате его анализа может дорого стоить. Есть правда апофатической антропологии: по существу, в человеке нет ни тела, ни души, ни духа, ни сознания, не совести, ни ума как отдельных "объектов". Существует только сам человек как монада, как свобода, как "Я", и он переживает определённый опыт, который может символически выражать в понятиях