Санек вздохнул и кивнул:
– Выкрали. В поезде.
Оба заржали:
– Ага, в поезде Магадан—Флорида. Хватит нам лепить горбатого. Колись, с какого года и зачем тут?
Санек начал отступать к выходу, но дверь открылась, и появился Тимофеич. Был он трезв, подтянут и не напоминал размазню, рыдавшего от идиотской песенки полчаса назад в парке.
– Куда вы, Александр, еще не вечер, – улыбнулся он Саньку и строго доложил остальным, что хвоста не обнаружил.
Потом достал бутылку, ту самую, которую притащил Санек, отвинтил пробку и сообщил остальным:
– Там что, совсем одурели? На винте? А этикетка какая? А цена? А ГОСТ? Идиоты!
Опять поглядел на незнакомца:
– Парень, ты вообще откуда свалился? Это что – вечер проколов и приколов? Где тебя теперь утилизировать? Прямо тут, что ли? На газовой горелке? Чтобы даже духа твоего не осталось. Хотя вони как раз будет выше крыши. Всю хату придется спалить.
До Санька, видать, дошло, что с ним не шутят, он сполз на пол, обхватил голову руками и тихо завыл.
– Я расскажу, я все расскажу, Тимофеич, правду, только правду. Все, все, до последней запятой.
Сквозь всхлипывания и шмыганье слушали и остальные, но что-то фальшивое мелькало в этом стенании.
– Кому Тимофеич, а кому Николай Тимофеевич, – прокашлялся Хриплый.
Санек согласно закивал. Потом снова завыл. – Хватит выть! Горемыка ты наш, – рыкнул Тимофеич, показал на табуретку и приказал: – Садись.
Санек, шмыгая носом, должно быть, для усиления жалостливости, прошел через комнату и взгромоздился на край табуретки.
– Будешь врать или выкручиваться, считай, что слова лжи будут твоими последними. Понял? – медленно и тихо, почти шепотом произнес Хриплый.
Санек молчал, не зная, что делать.
– Если понял – кивни.
Санек закивал.
Остальным стало смешно, и они, не сговариваясь, ухмыльнулись.
– Уже плюс в крышку твоего гроба! – сказал Долговязый. – Значит так, ты, сынок, из какого года прибыл?
Санек назвал, как у нас принято, две последние цифры.
– Точнее, идиот! Полностью, из какого года?
Санек снова закивал, сказал, что понял, и повторил, но уже все четыре цифры.
Вдохнул, вытер пот, сглотнул слюну и, слегка скривив губы, добавил:
– От Рождества Христова.
– Понятно, что не до Рождества, – вздохнул Тимофеич, потом добавил: —И что?
Санек, наконец, после напора мужиков пришел в себя, выругался и прошипел: