А она терпеливо пыталась внедрить в его голову мысль о том, что пианино остается в доме, залогом на его, Александра, возвращение.
Они так подолгу говорили на кухне, потом он шел на свой диван, а она – к себе. Так они дружили. Но никто, конечно, не верил в эту дружбу. И были, возможно, правы.
Она всё-таки чуток была влюблена в его эпатажность, в его умение носить длинное черное пальто, и смокинг с концертной бабочкой.
Его картавость выдавала в нем некую нерусскость. А уж то, что вся комната его и диван были завалены нотными листами, с непонятными на них знаками, только прибавляло в ней тайного восхищения к недосягаемому для нее человеку.
Но однажды все изменилось. Его сочинение заметили, он был приглашен на студию звукозаписи и на киностудию. И случилось так, что женился на иностранке и жил уже постоянно за рубежом.
Иногда звонил не очень трезвым и рассказывал какой у него дом – он построил. И наконец, опять у него рояль. Красный красавец. Он даже грозился прислать фотографию.
Жена у него была на этот раз китаянка или кореянка. Но о ней он говорил мало.
Сообщил только, что родила она ему дочку.
И все, пропал на много лет.
А потом вдруг – ночной международный. И опять:
– Как ты была права. Ты меня предупреждала. Ушел я.
– А рояль? – без всякого интереса спросила она, потому что знала дословно ответ.
– Рояль – у нее. В доме. Мне некуда его поставить…, – признался он с горечью.
И грозился приехать, и просил разрешения у нее пожить.
Она разрешила. И подумала, что надо пригласить настройщика.
Ей было очень жалко бездомного музыканта Александра. Но еще больше ей было жалко красный рояль, который некуда было поставить.
И нельзя было ему это объяснить. Она вздохнула и набрала телефон настройщика. Открыв крышку своего пианино и подмигнула ему:
– Дружок твой приедет. Готовься. И начнется наша настоящая жизнь.
Она-то знала о настоящей жизни всё. Понимала о ней крайние лучшие проявления. Это когда ты у себя дома, все дела делаются под звуки живой, совсем живой, новорожденной, можно сказать, музыки.
И вся серость из жизни уходит, а остаются беседы по вечерам, за столом. И дышит на нем горячий суп.
Последний звонок его был спустя год. Он звонил и долго, и увлеченно рассказывал о новой своей музыке и о Музе к ней.
Он женился в очередной раз. И все бы было ничего, но убила ее мимоходная информация, что он был в их городе на Новый год, но до нее так и не дошёл.