– Вот хоть убей, государь, но не ндравитца мне сия задумка, и всё тут! – Беляков ожесточённо взлохматил бороду и надвинул на глаза шапку, защищаясь от яркого солнца. – А ну как опознают?
– Да и хрен с ним, чай царской чести урона не будет – багдадский халиф Гарун аль-Рашид тоже любил по базару переодетым ходить.
– Так это бесермене безбожные, им-то законы человеческие неведомы. А тут христианский государь…
– И Алексей Михайлович Тишайший не гнушался.
– Да ну?
– Нешто я своих предков не знаю?
Александр Фёдорович всё равно не поверил, но сомнения вслух не высказал, оставил при себе. Поздно сомневаться, тем более всё оговаривалось заранее ещё в письме, написанном Кулибиным. Он, правда, имена прямо не называл, только намекнул на весьма высокопоставленного вельможу, изъявившего желание инкогнито посетить Макарьевскую ярмарку. У кого-то есть сомнения в моей высокопоставленности?
– Чего опасаешься? Две роты егерей загодя послали, они и придут на выручку, ежели что случится.
– Ага, придут… строем. Нешто никого получше не было?
– Эти чем нехороши?
– Да всем! – Купец от огорчения и о почтительности совершенно позабыл. – В битве, может, и хороши, но только в любом из них солдата за три версты видать. Ночью – за полторы. Казачков бы туда заслать. Засланный казачок – первейшее дело.
– Уймись! Надоело ворчание слушать. Сейчас вот как прогневаюсь… – Я плюнул в воду и отвернулся.
Мы добирались до Макарьева самым коротким и простым путём – по Волге на лодке. Практически пустой, надо сказать, так как у Белякова основной товар расходился зимами, а то, что имелось сейчас, съедал многотысячный Нижний Новгород. Съедал, да ещё добавки просил. Но для нижегородского купца не побывать на ярмарке – дело немыслимое. И вопрос не только в престиже. Здесь заводились новые знакомства, устанавливались цены на важнейшие товары на год вперёд, узнавалось состояние дорог до Кяхты и Тегерана, обсуждались размеры взяток таможенным чиновникам Лиссабонского и Гамбургского портов, делались политические прогнозы и выводилась зависимость прибылей от тех или иных телодвижений сильных мира сего. И заявись я сюда в мономаховой шапке… пусть даже без неё, а с приличествующей случаю свитой, то кроме согнутых в поклонах спин не увижу ничего. А хочется самому, изнутри, так сказать… Вдруг что толковое услышу? А то мечусь дурак дураком по Петербургу, хватаюсь то за одно, то за другое. Ничего не успеваю. Из рук всё валится, денег нет…