– Крайнов, – коротко представился тот и сунул Соколову руку, как равному себе. Они стояли во внутреннем дворе головного офиса Министерства обороны в Москве – и Игоря все еще потряхивало после памятного разговора в овальном кабинете с изображением тонущих кораблей.
– Куришь? – Военный знал ответ и протянул ему дорогую крафтовую пачку с золотым тиснением. Игорь с молчаливой благодарностью вытащил оттуда коричневую папироску из органического табака.
– Отец-то твой, того, слабачком оказался.
Игорь сдвинул брови:
– Простите, что?
Вместо объяснений Крайнов крякнул, лениво вытащил из кармана очки и передал их Игорю. Соколов трясущимися руками долго не мог зацепить дужки очков за уши, надел – и надолго замолчал.
Крайнов курил сигареты одну за другой, гася окурки носком блестящего ботинка, и с живым любопытством наблюдал, как непутевый сын его подчиненного медленно поднимает ко рту костяшку указательного пальца и закусывает ее.
– Я не верю. – Игорь сдернул очки, и покрасневшие глаза забегали в поисках несуществующей опоры. – Какой-то бред. Он не мог покончить с собой…
– Мне жаль. – Крайнов мгновенно сделался серьезным и скорбно закивал. – Поехали?
Он хлопнул его по плечу, и Соколов ощутил вдруг, как мелко и позорно трясутся колени.
– Что со мной будет? – прерывисто спросил Игорь.
– Ничего хорошего, – добродушно хохотнул Крайнов. – Минимум лет двадцать пять, максимум… – Он сделал многозначительную паузу. – Как себя проявишь, короче. Не дрейфь!
Он поднял руку, чтобы привлечь внимание незаметного черного автомобиля с госномерами, который поджидал поблизости.
Подросток упал на сиденье и закрыл глаза, чтобы не видеть, как уплывает вдаль синий овальный кабинет и подземные этажи под ним с обитыми металлом стенами и серверами, которые он еще недавно трогал, – не руками, конечно, но своим хитросплетенным, отчаянным кодом. Игорь словно пытался найти тот самый пароль, который разрушит стены его тюрьмы, построенной из молчания и снисхождения – и из миллионов вопросов, на которые он так и не получил ответы.
«И уже не получу», – подумал Соколов и ощутил, как в центре груди – там, где всегда его кто-то ковырял металлической вилочкой, – расползается черная дыра, та самая, с которой – он еще не знал этого – ему предстояло жить теперь всегда.
Орать и рыдать, и бить стены, и кататься по полу – всего этого хотелось нестерпимо, но Игорь впервые неосознанно сделал, как мать: просто впился ногтями одной руки в другую, и стало как будто легче.