Алексис опустил голову.
Он испытывал не огорчение, а досаду. На самого себя. Нет у него напора, умения убеждать. Ему ведь казалось, что стоит лишь приехать сюда и обрисовать Микелису весь грандиозный масштаб дела, как тот сразу присоединится к команде. Он столько раз разыгрывал в уме их разговор в скором поезде Париж–Лион, что и сам поверил в успех.
– Я пришлю вам имя человека, о котором говорил, – добавил криминолог. – Он поможет, он в этом дока. Но и не ждите от него чего-то сверхъестественного. Вы лучше меня знаете: важнее всего ваше расследование, оно – основа всего. Такие люди, как я, не творят чудес. Мы просто отрабатываем разные точки зрения, вот и все.
Алексис поднялся, взял свой пуховик.
– Спасибо за кофе, – едва слышно пролепетал он.
Уже в дверях Микелис ухватил его за плечо.
– Не притворяйтесь, будто нечаянно забыли досье, я не буду его смотреть, – сказал он, засовывая в руки жандарму толстую красную папку. – Я же сказал: я вышел в отставку, теперь все это меня не касается. Счастливого пути.
Еще мгновение Алексису казалось, что надежда есть. Микелис слишком часто повторял, что вышел в отставку. «Может, убеждает сам себя?»
Однако весь его вид подтверждал бесповоротность принятого решения. Хватка на плече Алексиса ослабла.
Прежде чем тронуться в путь, молодой жандарм посмотрел в зеркало заднего вида. Он увидел, как отодвинулась занавеска в одном из окон. И почти физически ощутил на себе пристальный взгляд криминолога. «Опель-корса» развернулся на гравии и поехал прочь от фермы, затерянной в горах.
Он попытал счастья, он съездил к лучшему из лучших.
Теперь Алексис знал, что они могут рассчитывать только на себя. Они – это небольшая группа следователей жандармерии. Никто не придет к ним на помощь, не протянет спасительной руки, никто не вдохнет свежую, живительную струю в их расследование. Горстка мужчин и женщин против группы неизвестных, с чудовищной одержимостью ставящих под своими преступлениями одну и ту же подпись.
*е.