Алексис с Людивиной условились провести операцию, которая на их жаргоне называлась «обыском по-мексикански». Дело парня, покончившего жизнь самоубийством на вокзале, по закону находилось в компетенции полиции, поэтому у парижского отдела жандармерии не было полномочий проводить расследование самостоятельно, но ни Людивина, ни Алексис не собирались бросать след, способный вывести к убийцам. Если они что-нибудь найдут, то оформят все задним числом и вернутся сюда на законных основаниях.
Фары «Пежо-206» едва освещали здание, угадывался лишь его контур.
– Бывали у меня паршивые субботние вечера, но этот, судя по всему, побьет все рекорды, – сказала Людивина, пытаясь разрядить обстановку.
Двое жандармов вышли из машины, осматриваясь вокруг, чтобы убедиться, что явной опасности нет, и стали подбираться к сквоту.
– Можно я скажу ужасную вещь, услышав которую только моя коллега не сочтет меня больным? – спросил Алексис и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Как подумаешь, что Жозеф Селима жил здесь, так сразу понимаешь, отчего он пошел на убийство и потом покончил с собой.
Это было произнесено пошловато-шутливым тоном, но в глубине души он и сам не был уверен, то ли он несет эту чушь, чтобы скрыть тревогу, то ли действительно так думает.
– Надеешься найти что-то из вещей? – подхватила Людивина. – Думаю, зря мечтаешь. В таком месте нормальная вещь долго не пролежит.
На подступах к зданию Алексис достал из кармана куртки-милитари фонарик и осмотрел доски, которыми были забиты окна и двери. Они решили обойти здание кругом, и Людивина постоянно оглядывалась: не прячется ли кто-нибудь в высокой траве. Коварный октябрьский ветер стелился по земле и внезапно поддувал снизу, холодный и бесстыжий, лез под одежду, старался достать до кожи, выстудить тело.
Алексис резко остановил Людивину, схватив ее за предплечье:
– Послушай.
– Что? Это ветер.
– Нет… Внутри. Мне послышались голоса.
Деревянные детали сквота скрипели при каждом порыве ветра. Гул дальнего города не давал расслышать звуки в доме, и Алексис, придвинувшись, приложил ухо к одному из заколоченных окон.
Он простоял так долгую минуту, пока коллега у него за спиной вглядывалась в окрестности, ей было неспокойно.
– Ну как? – спросила она.
– Ничего не слышно.
Алексис начал дергать доски, ища какой-нибудь лаз, и вскоре обнаружил целую секцию, которая открывалась достаточно широко, чтобы в нее мог протиснуться человек.