– Не стану отрицать, такой расклад возможен…
Жилистая рука дяди сжала мое плечо:
– И пускай! Не ради ли веселья я созвал вас сегодня?
– Щедрей тебя нет! Не забуду той доброты, как бьоргом стану! – мимо прошмыгнула стайка подавальщиц и девицы принялись шептаться. Я подмигнул рыжей и та захихикала, утащила товарку к столам.
Это не укрылось от дядиного внимания.
– Уж обручился, а все туда же! Правителем повесой ты слыть желаешь?
– Я весь в тебя, мой государь, – позволил себе дерзость, склонив голову. – Во всех трех мирах не встретил еще ту, что затмит остальных!
– Нет? Зачем же обручиться удумал?
Я бросил короткий взгляд на Стиана. Младший брат как раз отчитывал Рауд за непристойное поведение.
– Пора уж судьбу свою исполнить, да тебя от бремени избавить, – я усмехнулся. – Не всем везет, как отцу – и дева по сердцу, и корона на голову!
Бьорг Брисгарда замер. Сквозь синие глаза глянул его дракон, но также спешно исчез в недрах дядиной души.
– Ему несомненно повезло, – дядя криво улыбнулся. – Что же? Развлекайся, мой мальчик! Ходят слухи, что юная фрейлина твоей невесты желает осчастливить своего господина.
Я приподнял брови:
– Дядя?
– Считай Кетхин моим подарком.
Вот это да… Самая неприступная фрейлина во всем Брисгарде! Лучший подарок!
– Благодарю тебя, дядя!
Бьорг крепко обнял меня, заставил опустить голову и по-отечески приложил сухие губы к моему лбу. От дяди пахнуло пеплом и едва уловимым искристым запахом.
– Господин, ну, где ты там?! За здравие твоей красавицы пить собираемся! – пьяно воззвал Йоран. Послышался игривый визг подавальщицы.
– Иди же, сынок! Не дай своим псам слопать всю прислугу, будь любезен, – Ормарр устало улыбнулся, сжал мой локоть. – Завтра поговорим.
Я возвращался к столу, когда хмель забрал мой разум, а потом…
Голова трещит. Руки трясутся. Во рту мерзкая кислота вчерашней медовухи. Я никогда так не напивался – дракон помогает быстро трезветь и не болеть после – но сейчас я словно умираю.
Перина слишком мягкая, все тело ломит.
Где я?
Густой запах смерти стоит вокруг, забиваясь в легкие. Я с трудом разлепляю глаза. Кровь.
Дева с разорванной глоткой лежит прямо на краю собственного ложа. Миловидное личико перекосила гримаса ужаса, стеклянные глаза таращатся в потолок, руки раскинуты. На платье засохшие пятна крови, как на кровати и на моих руках.