– С моей стороны, не будет зазорным признать, что я выдержал серьёзный бой, когда грудью отстаивал твой подарок, Пётр, – он покосился на свою супругу – Ольгу Радиславовну Державину, которая старательно сдерживала улыбку. – Ох, как же я дрался! Это была неравная битва! – он сделал большой глоток из фужера. – Но, я всё-таки победил, мой дорогой племянник. Не буду долго тебя мучить… Выпьем, друзья! За здоровье моего племянника! До дна! – одним махом допив содержимое фужера, он по-молодецки грохнул его оземь.
Выудив из кармана что-то блестящее и продолговатое, он решительно вложил это в руку парня.
– Владей, дорогой! Только дай мне слово, что сядешь за руль только завтра!
«За руль!?».
На мгновение Пётр подумал, что ослышался. Нет, это решительно невозможно! Этого просто не может быть!
Вот только тяжёлый металлический брелок с логотипом «Барсъ» ясно давал понять, что ошибки быть не может. Ему подарили то, на что он даже не рассчитывал, а мог только втайне мечтать, пока не достигнет полного совершеннолетия – пароцикл.
– Ну? – дядя был полностью удовлетворён моим ошарашенным видом. – Даёшь слово?
– Да, конечно, – сглотнул Пётр, попытавшись взять себя в руки. Конечно же ему хотелось немедленно сорваться и выбежать во двор, чтобы посмотреть на свой подарок, но каким-то запредельным усилием воли Пётр сдержался, понимая, что, как виновник торжества, он не может наплевать на всех и бежать любоваться «Барсом». – Обещаю, конечно.
– Вот и хорошо! – пророкотал дядя. – С днём рождения!
То, как его поздравляли, практически не отложилось в памяти. Петру жали руки, обнимали, хлопали по спине, желали долгих лет, дарили что-то, но в голове был полный сумбур. Он даже пропустил несколько шпилек от Ирины Некрасовой, чего прежде никогда не случалось.
Все мысли занимал подарок и принятие того факта, что теперь ему не нужно будет отлучаться из дома, чтобы тайком погонять на стареньком пароцикле, который он арендовал у одного дельца за весьма приличные суммы.
Самостоятельно управлять транспортным средством в империи разрешалось только с восемнадцати лет, или как в Петином случае – с шестнадцати, но с письменного разрешения родственников, оформленного и заверенного в канцелярии, как того требовал закон.
Выправить подобные бумаги для Державина было плёвым делом. И практически невозможным – добиться его согласия на это.