Дверь шкафа зияла ей навстречу незастекленным провалом, словно выбитым зубом, а на полу поблескивали осколки.
– Чья работа? – негромко спросила она, но с такой интонацией, что у тех, кто послабее духом, мурашки побежали по коже.
Но ни один человек не проронил ни слова.
– Значит, молчать будем? – Людмила Сергеевна уперлась руками о крышку стола, немного подалась вперед и, за одно мгновенье словно увеличившись до великанских размеров, нависла над классом. – Будем хранить имя героя в тайне? И сам герой, конечно же, тихонечко отсидится на месте. Потому как понятия не имеет, что такое смелость.
Кондрацкий скрипнул зубами, но не шелохнулся.
– Значит, никто ничего не скажет?
– Я скажу! – Шурик не то, чтобы поднялся, подпрыгнул со стула и увидел, как впервые за шесть лет на него обратились взгляды всего класса.
А Кондрацкий, так тот просто покрошил его на части одними глазами. Вжик! вжик! вжик! – и нет больше Шурика.
– Это я разбил.
– Ты? – Людмила Сергеевна сразу уменьшилась до своих обычных размеров, мотнула головой, будто пыталась развеять странное наваждение. – Ну-ка, иди сюда, Усков!
Шурик невозмутимо дернул плечом, вышел к доске и снова повторил:
– Это я разбил.
Людмила Сергеевна посмотрела на него очень-очень пристально, тоже дернула плечом, только недоуменно.
– И как же тебя угораздило?
– Я на голове стоял, – выпалил Шурик, – махнул ногой и случайно попал в шкаф.
– Ты… что? – Людмила Сергеевна придвинулась поближе к Шурику, зачем-то потрогала руками собственные уши (может, проверяла, на месте ли они). – На голове стоял?
– Ну, да! – спокойно подтвердил Шурик и встал на голову.
Точнее, попытался встать. Но лишь завалился на бок, опрокинул учительский стул и сбил пяткой принадлежности для черчения, висящие под доской.
– Вот видите! – произнес он назидательно, сидя на полу и потирая одной рукой ушибленную спину, а другой указывая на учиненный погром.
– Вижу! – Людмила Сергеевна согласно кивнула и отступила к столу. – Ты, Усков, садись-ка на место! – она перевела взгляд на потрясенно молчавший класс. – А ты, Кондрацкий, возьми швабру, совок и осторожно собери стекляшки!
Шурик неторопливо шагал к своему месту и по-прежнему чувствовал на себе многочисленные взгляды. Разные. Восхищенные, изумленные, непонимающие, осуждающие и один сердитый. Кондрацкого.