–– В Библии отражена наша история. Разве запрещено воссоздавать ее в живописи?
–– Не запрещено. Но это дело церкви. А она, как вы знаете, отделена от государства.
–– От государства, но не от народа. Может быть, старушки, о которых вы говорите с таким пренебрежением, и заблуждаются в своей вере. Но это их право, гарантированное советской Конституцией. Считайте, что я тоже заблуждаюсь вместе с ними.
Видя тщетность уговоров, начальник райотдела КГБ прибегнул к традиционной ментовской тактике.
–– Эх, Исачев, Исачев, погубите вы свой талант! А ведь могли бы стать известным, уважаемым в стране художником. Подумайте хорошенько! Мы еще встретимся…
Последняя реплика смахивала на угрозу, и Исачев вспылил:
–– Я спекуляцией не занимаюсь. Поинтересуйтесь в Союзе художников. Там вам ответят, что мои картины не представляют художественной ценности. Поэтому я могу продавать их кому хочу. А то, что пишут и говорят обо мне на Западе, меня не касается. Вы же знаете, ни с кем оттуда я не встречаюсь. Так что разбирайтесь с ними сами!
-– …В общем, послал он вашего предшественника в известном направлении, – не без удовлетворения резюмировал свой рассказ сотрудник, знакомивший Сидоровича с делами. – Понимаете, Владимир Евгеньевич, здесь не все так просто. Хотя в Союзе художников картины Исачева и называют мазней, но его уже знают на Западе. Радиостанция «Свободная Европа» посвятила ему несколько передач, представив как узника совести. По нелегальным каналам ему доставляют запрещенную литературу, подбивают к эмиграции. Зарубежные туристы, наслышанные о необычном провинциальном художнике, просят включать в программу пребывания в Белоруссии посещение Речицы. Отказывать им становится все труднее.
–– А как ведет себя сам Исачев?
–– Да никак. Рисует себе и все. Правда, у него в доме постоянно собирается всякая местная шпана. Пьют чифирь, иногда покуривают травку. Исачев рассказывает им про историю искусства. Но антисоветских разговоров не ведут. У нас есть среди них свой человечек. Говорит, пока ничего аполитичного не заметил…
История самоучки, которого на Западе считают гением, сравнивают с Марком Шагалом, а на родине вовсе не признают за художника, заинтересовала Владимира Сидоровича. Не откладывая дела в долгий ящик, он обстоятельно изучил содержимое папки. С каждой новой страничкой перед ним все яснее вырисовывался портрет незаурядного человека, не понимаемого и потому отторгаемого обществом.