– Дед, – молчать Вадим тоже не мог, – давай не о политике.
– Давай, – с готовностью согласился Николай Степанович, – давай об истории. Тебе не кажется странным, что последнее время появилось слишком много разоблачений? Как-то они все хором вылезли.
Традиционная пауза вышла напряжённой. За окном начало темнеть. Старик дёрнул за шнурок бра над столом. Круг света выхватил из сумрака маленькую чашку внука, тяван деда и одинокий плоский чайник, исполняющий обязанности японского кюсю, на специальной бамбуковой подстилке. Вадим порадовался тому, что его лицо осталось в тени.
– Оказывается, – продолжил Николай Степанович, – не было у нас ни ледового побоища, ни двадцати восьми панфиловцев. Ничего, никаких побед в нашей истории не было. Вот, милый мой, вот где пропаганда. А наша правда – это просто констатация фактов, которые можно доказать. Но никто не хочет ничего слушать. Выгоднее отмахнуться – пропаганда.
– Ну, я же просил.
– Мальчик мой, как ты не поймёшь? Ты знаешь, что с той стороны против нас воюют русские? По крайней мере, в бою с обеих сторон звучит русская речь. Это гражданская война. А она не начинается потому, что кто-то захотел, или кто-то на кого-то напал. Это как старые штаны: носишь их, носишь, а они – бац – и порвались. И тот, кто их порвал, не виноват – износились.
Вадим не увидел – бра прятал лицо деда за световым занавесом – он почувствовал, что на глазах старика слёзы. Вскипевшее негодование сразу сменилось жалостью к пожилому человеку и стыдом за своё желание ответить. Внук пересел поближе к Николаю Степановичу и обнял его.
– Ладно, дед, не расстраивайся. Всё будет хорошо, – и, немного помолчав, добавил, – а помнишь как ты…
Так они просидели в темноте ещё целый час, вспоминая далёкие годы, которые казались самыми трудными, а на деле были самыми счастливыми.
На следующий день Вадиму предстояла поездка в область. Навигатор высвечивал нужное направление багровым до черноты, и он решил ехать на электричке. Народу в вагон набилось столько, что негде упасть не только яблоку, но даже миниатюрный наушник, выскочивший при неосторожном движении, не повис на проводе, а застрял, зажатый пассажирами. Однако, по мере удаления от столицы, на каждой станции народ выходил, становилось просторнее, и через некоторое время парню удалось сесть на освободившееся место.