Вот бы она заткнулась, закрыла свой рот – эту бездонную дыру с черными зубами и вонью, вонью… Мои уши заполняет вода, и я не вижу ничего, кроме его рта.
Нет. Нет. Все не так. Я спутала ее с кем-то другим. У нее желтоватые зубы, а не гнилые, не черные.
Уже какое-то время передо мной стоит девушка и улыбается. Она небольшого роста, с туго зачесанными черными волосами и светло-карими глазами. У нее мягкий овал лица и по-детски гладкая кожа. Ей не больше тринадцати.
– Это моя любимая книга. – Она указывает на «Большие надежды».
Я прижимаю ее к груди. Вдруг она заметит кровь на странице и все расскажет.
– Мне она не нужна. Я уже прочла ее, – сообщает она.
– Я тоже. – Теперь мы с ней словно соревнуемся. – И не раз.
– Так почему бы тебе не прочесть что-нибудь еще? – Она указывает на священника. – У него много книг.
– Я не хочу. – Наверное, она здесь недавно, и никто не сказал ей держаться от меня подальше. Надо было сказать ей. Правда стоило.
– Тебе стоит держаться от меня подальше, – предупреждаю я.
Девочка садится рядом и складывает руки на коленях.
– Почему?
– Потому что я опасна.
Ее карие глаза заглядывают в мои.
– Мне не страшно.
– Ты не знаешь меня.
– Мы могли бы дружить. – Она оглядывает комнату. – Тебе нравится читать, мне – тоже. Остальные здесь все сумасшедшие.
– Мне не нужен друг. – Надо отвернуться, я злюсь на себя за навернувшиеся на глаза слезы. – К тому же ты тоже сумасшедшая, а я не хочу дружить с больными.
Она встает и уходит.
Я не отрываю взгляд от «Больших надежд». И еще долго не поднимаю глаза, а когда наконец набираюсь смелости, вижу, что она сидит в другом конце комнаты с книгой и уголки ее рта опущены.
Почему я не могу быть дружелюбной, открытой, нормальной? Это не в моей природе, как говорит Уомак. Зло течет по моим венам, говорит он. – Возможно, так и есть.
Звонят к обеду. В столовой я втискиваюсь на краешек скамьи. Нас кормят склизким, жирным супом с ветчиной и горошком. Мясо жилистое, а горох почти весь бежевый и твердый, будто только что из упаковки, только теплый и мокрый.
Все едят. Хрустят, чавкают.
Подбородок тыкает меня в спину.
– Ешь давай.
– Горох не доварен.
Она фыркает.
– Ишь как вы проницательны, мисс высокородие!
Больные смеются с разинутыми ртами, еда летит во все стороны, стекает по подбородкам. В углу стоит странный мужчина с наполненными гневом глазами.