– Ты была бы красавицей, если бы надела его. Подойдёт к твоим каштановым волосам.
– К чёрным всё-таки лучше. – Мавна устало поджала губы, скрывая раздражение. – Я не хочу об этом, перестань, пожалуйста.
Купава хмыкнула и как ни в чём не бывало надела свой венок. Он и правда ей очень шёл: золотые лютики горели светлячками среди гладких тёмных волос, а колокольчики оттеняли синеву глаз.
Мавна поднялась на ноги и огляделась украдкой. На неё посматривали: кто с жалостью, кто с плохо скрываемой злостью, а иные оценивающе, с любопытством. Кругом шумели: кто пел, кто смеялся, кто просто громко разговаривал.
Русалий день всегда казался Мавне странным праздником. В этот день вспоминали заложных покойников, тех, кто умер не своей смертью. А вечером девушки пускали венки, чтобы парни, стоя ниже по течению, их ловили. По обычаю парень, поймавший венок, должен начать ухаживать за той девушкой, которая его сплела, но это условие уже давно не соблюдалось: самые глазастые запоминали, как выглядит венок их ненаглядной, и вылавливали именно его. Иногда за венки разгорались нешуточные сражения. Мавна помнила, как несколько лет назад один юноша даже захлебнулся в реке, и уже в следующий раз его поминали на Русалий день. Такой уж обычай: память о мёртвых смешивалась с радостью живых.
Но сегодня ей больше всего хотелось вернуться домой, уткнуться лицом в подушку и выть, вспоминая Раско…
Рука Купавы легла Мавне на плечо.
– Ты не обязана была приходить. И ещё можешь уйти домой. Скажи, что плохо себя чувствуешь. Или что забыла вынуть из печи хлеб. Или… да мало ли причин?
Мавна обернулась на подругу и качнула головой.
– Нет. Останусь до конца. Не нужно, чтобы обо мне и о родителях шептались.
Она опустила ресницы, чувствуя, что щёки начинают краснеть от досады. И без того шепчутся. Уже год как шепчутся.
– Подумаешь! Пусть себе шипят. А как хлеба свежего захотят, так сразу к вашей лавке побегут. Ты в следующий раз так и скажи: будете волками смотреть – плюну в опару и не будет мне совестно! Прежняя Мавна так бы и поступила.
Последние слова Купава произнесла с отчётливой горечью. Мавна взяла её за руку и стиснула пальцы. Как жаль ей стало подругу. Как жаль, что она сама стала лишь тенью себя прежней. Когда-то весёлая, громкая, смешливая, полнотелая, а теперь – притихшая, осунувшаяся, с заметно впалыми щеками… Даже ходить стала крадучись, будто боялась, что лишний раз привлечёт чей-то взгляд.