– Была! – возразила я. – И помню Эсака и огонь, и помню, что он сказал.
– Что же? Отвечай, и погромче, девчонка! – приказала она. Терпеть не могла мой тихий голос.
В детстве мне редко давали договорить – перебивали и велели начать заново, четче и слышней.
Зато теперь дважды повторять не просят.
Я принялась было сбивчиво описывать обряд провидца и зал, где все происходило, но мать лишь мотнула головой.
– Глупости, Кассандра, выдумки опять!
Слова ее ужалили. Мать заметила, видно, проступившую на моем лице обиду и тут же смягчилась, обняла меня одной рукой, коротко к себе прижала. Заговорила ласковей.
– Все было совсем не так. Эсак пошел с моим сном к оракулу, и там услышал пророчество. А ты опять увлеклась фантазиями. Учись обуздывать буйное воображение. Может, сиди ты поменьше одна…
– Но Аполлон ведь является, только когда ты одна?
Она отстранилась, глянула на меня сурово. И до того испытующе, что я поежилась с непривычки.
– Так ты этого хочешь? – спросила она недоверчиво, и я смутилась.
Как же не хотеть? Знать, что будет, иметь возможность заглянуть в грядущее, а значит, и защититься от него – почему желание обрести такой дар кажется ей, судя по тону, нелепостью?
– Просто… я ведь твоя дочь, и если боги посылают видения тебе, то почему бы им… почему бы мне…
Я умолкла. Тревога, отразившаяся на лице матери, окончательно сбила меня с толку.
– Боги поступают так или иначе по причинам, нам неведомым, – сказала она. – Аполлон любит Трою, а я здесь царица, и видения он посылает для блага города. Это дар не мне, и я его не добивалась. Просить такого мы не вправе.
Меня затопило стыдом. Она царица Трои, а мне царицей не стать. Один из моих старших братьев будет править городом, и жена его займет место Гекубы. Может, к ней перейдут видения, сны, что посылает Аполлон во благо Трои. А мне, такой ничтожной и глупой, хотелось сквозь землю провалиться.
– Я не имела в виду… – залепетала я, но мать уже качала головой.
Разговор был окончен, да я бы и не смогла объяснить, что же все-таки имела в виду.
– Иди поиграй, Кассандра, – велела мать, и я пошла.
Но водиться со мной не очень-то хотели. Другие девочки казались до того всезнающими, до того самоуверенными. А я вечно колебалась, как тростинка на ветру, не смея высказать, что думаю, – засмеют еще или поглумятся. Однако по поводу провидца и сна Гекубы у меня сомнений не было. Может, ей и хотелось помнить иное, а я той ночи вовек не забуду, память о ней въелась в самые кости.