Молодые не сопротивлялись против этого, только потому, что они рассматривали её, Нинель Михайловну, как временный заслон к будущим своим свободам.
Когда Нинель Михайловна сделала для себя такое открытие, подслушав нечаянно разговор внучки по телефону, она даже не огорчилась, таким нормальным ей показалось ожидания этих свобод после, разумеется, её ухода в сторону необратимости, в ней сработало главное её, сердцевинное качество. Она вышла на кухню, как всегда подтянутая, элегантная и в прическе, и сказала внучке, что готова дать ей денег на квартиру.
– Бабуля! – взвизгнула внучка и повисла у нее на шее.
Вышел из своей спальни муж внучки и тоже опешил от такого.
Но радовались они рано. Поскольку деньги давались на первый только взнос, а остальное – кредит, ипотека, или как там это сейчас называется.
Радость молодой семьи от этих подробностей слегка поблекла. Муж был совсем озадачен и недовольным шагом ушел из кухни.
Нинель Михайловна стала варить себе овсянку и больше к этой теме не возвращалась.
Дети походили парочку дней в молчании, но потом очень быстро нашли и купили-таки квартиру.
Съехали на нее вместе с рыбками. Нинель Михайловна вернула на окно горшки с цветами. И все стало как прежде. Но что-то не давало жить, досадовало её.
Должны были радоваться все: и внучка и она. Все получили привлекательную всегда свободу. И ничего не надо ждать. Все быстро так обустроилось.
Но Нинель чувствовала в себе какую-то колкость. Вместо радости, что сделала она благое дело, и живет теперь внучка в отдельной квартире, а она – в своей, как и положено, но колкость какой-то упущенной мысли, догадки о чем-то, что запамятовалось, и никак не вспоминалось, не давала Нинель Михайловне положенной ей за все добрые заслуги, успокоенности.
Она отстояла свои позиции, свою свободу, свой окрас благородной старухи. И окаянство в ней пристроило себе целый этаж. Верхний.
Но Нинель все копалась в своих новых ощущениях и никак не могла придти к своему знаменателю. Все в ней растекалось какой-то десятичной дробью с запятыми и нулями.
И тогда она подумала, что сделает бланманже и угостит соседку. Потому что Юлька, эта толстая и бездарная, возьмет деликатес, изготовленный непревзойденной Нинель Михайловной, и обязательно наговорит ей горячих слов похвалы.
Нинель Михайловна будто увидела, как от этого восхищения десятичная дробь рассыпается и выстраивается в дробь обыкновенную, с черточкой и знаменателем под ней, который прыгал и менял значение, как какой-то счетчик новой конституции. И было неизвестно, на какой циферке закончится этот бег.