При этом я всегда был эгоистом и не всматривался в окружающий мир, всегда был на своей волне и тащился во многом от своих песен, которые были для меня каналом, освобождающим внутренний монолог и разгружающим голову на фоне постоянного невроза и интоксикации от чрезмерного употребления алкоголя и легких наркотиков, которыми я пытался заглушить свои психологические проблемы, комплексы и расстройства. Я судорожно колебался в сторону музыки не замечая огромного слона психологических и бытовых проблем в своей жизни.
Потребовались в буквальном смысле годы ремиссии и работы над собой, чтобы осознать и вычленить те кинжалы, которые пронзали мое сердце: неумение вести себя в обществе, страх и социофобия, отсутствие материнской любви и отсутствие отца, материальные сложности, отсутствие места и опоры в жизни. Я стремился жить не замечая того, что уже на старте меня переехало поездом.
Постепенно я осмысляю все, что тогда происходило со мной, свои реакции и чувства, и понимаю, что многим казался странным, если не больным. Так оно и было. Простите, если я вас случайно обидел. И все же музыка для меня стала тем языком, на котором я мог говорить одновременно со всеми и ни с кем конкретным, стала возможностью выразить свои чувства хотя бы в таком виде. Ведь в никаком другом они никому не были нужны.
Безусловное чудо, что я не спился или не покончил с собой. Каким-то немыслимым рывком я забрал себя у смерти и уполз зализывать раны. Но есть кое-что, что приближает меня к героям той эпохи. Ведь начинал петь я не из-за денег, а по любви. Да и сегодня нет-нет, да и напишу, и запишу еще одну песню. Просто так, по велению сердца.
Я отлично понимаю и разделяю ценности тех, кто на последние деньги покупал инструменты и примочки, писал стихи и играл музыку не нужные в обществе. Не потому, что хотел на этом заработать, а потому, что не мог иначе. Я тоже не мог. Я и сейчас не могу. Просто пою я теперь по-другому – с помощью текста. Здесь у меня полная палитра красок и свобода действий. Никто не помещает и не сможет ограничить полет моей мысли по бумаге. Ни от кого она здесь не зависит. Но это все тот же монолог и разговор со всеми сразу и никем конкретным.
Я говорю даже не с современниками, а с предками и потомками, погружая свой поток сознания в моря общечеловеческого наследия и не ожидая ничего взамен. Радостно мне от возможности говорить с теми людьми на страницах их книг и через песни, написанные полвека назад. И я растворяюсь в этом ощущении. А еще растворяюсь в радости от предвкушения того, сколько всего могу сделать «не ради денег», в отпущенный мне срок.