С возрастом взгляды меняются и это нормально. И все же, как бы странно это ни было, мне иногда не хватает того легкого и доброго ребенка.
Когда я прошла деревню Жуково, передо мной остановилась старенькая проржавевшая насквозь «Нива». Водитель открыл дверь и поинтересовался не в Иоково ли я иду. Машину я узнала, то была та самая красная «Нива» наших родственников, которые жили ниже. Не помню, как звали их, но помню, что старичок был ветеринаром и мои старики часто к ним наведывались по праздникам. Они еще держали столько живности, что меня не могли оторвать от нее и загнать домой за стол. Но за рулем был другой мужчина. На вид ему было около пятидесяти.
В любой другой момент, если бы передо мной остановилась машина и водитель предложил бы мне проехать с ним, я бы отказалась, а про себя заметила бы, что так обычно и начинаются все ужастики, но только не здесь. Здесь в деревнях это обычная практика, что вас кто-то подбросит даже если вы друг друга не знаете и конечно же насиловать и убивать тебя никто не собирается.
Оказалось что это Иван сын того самого ветеринара Якова Савельича. Он военный на пенсии, жил в городе, а после смерти Якова Савельича решил перебраться в деревню к матери. С женой они давно развелись, поэтому в городе его ничего не держало. Здесь в деревне, по его словам, для него началась вторая жизнь. Он отремонтировал дом родителей, оставил всю живность, что жила еще в годы жизни отца, занялся огородом, иногда ходит на рыбалку на реку за домом. Хотя, как он признался, в молодости ни за что бы не поверил, что снова вернется в деревню.
Он высадил меня у старой остановки, исписанной ужасными граффити, чудесным образом не выкорчеванной на металлолом деревенскими. Как раз у этой самой остановки когда-то и собиралась толпа народа по воскресеньям, чтобы вернуться в Тетюши – кто домой, а кто на учебу в техникум или в педагогический колледж.
Тишина. Несмотря на то, что сейчас самый разгар теплого осеннего дня, на улице ни единой живой души, лишь чья-то собака перебежала дорогу, не обращая на меня никакого внимания, и скрылась в заброшенном школьном саду. Когда-то в этой самой школе училась моя мама, а детей, по ее словам, было столько, что на переменах все вокруг звенело от детских голосов. В школьном саду росли яблони, он всегда был ухоженным, а в огороде ученики выращивали овощи, которые уплетали потом всю зиму. Я помню, как мы с Максимом шастали в этом саду, когда школа уже закрылась, а все ее окна были выбиты. Максим тогда порвал джинсовые шорты на колене, перелезая через забор, но дырка ему так понравилась, что он решил ее оставить. Правда, его бабушка не знала о его задумке, и к утру следующего дня заботливо заштопала эту «рвань». Тогда этот сад казался мне жутким и огромным. Мне казалось, что ближе к библиотеке, где тополя и яблони сменялись елями, в тени живет что-то зловещее и голодное. Мы никогда туда не подходили. Сейчас же, проходя мимо этого запустения, прожив много лет в мегаполисе, мне даже смешно это вспоминать. Школьный огород и сад были не больше любого городского сквера, а темный непроглядный угол оказался всего-то парочкой старых елей, близко растущих друг к другу. Ничего страшного, ничего таинственного и необычного.