Роберт фон Мелун доказывает, что в богословии нет места эвфемизму, резко подчеркивая контраст между риторикой и литературными особенностями писаний Ветхого и Нового Заветов. Тот, кто представляет себе, как мыслительные процессы священных книг облекаются в языковые одежды, обнаружит в Ветхом Завете, от начала и до конца, языковую форму, мало отличающуюся от обычной манеры речи. Агиографы писали не от духа мира сего, а под руководством Святого Духа, который не только открыл им понимание тайн, но и дал им слова, которыми они выразили эти понимания. Языковая форма Ветхого Завета настолько понятна и адаптирована к повседневному употреблению, что слепота иудеев в их отрицании Христа очевидна уже из этого. Если ветхозаветная литература больше похожа на молоко для младенцев, то писания Нового Завета, содержащие глубокие и сложные тайны, представляют собой более энергичную духовную пищу, соответствующую мужественности христианской эпохи. Тем не менее, языковая одежда Нового Завета также проста и понятна, именно для того, чтобы мы могли погрузиться в эти тайны.
Те современные богословы, которые стремятся быть мудрыми с помощью изящного красноречия и привлекательными с помощью изысканной и витиеватой речи, расходятся с тем, как представлен Новый Завет, особенно с Павлом, который не полагается на убедительную силу человеческой мудрости и доверяет ей.79
Роберт фон Мелун также дает принципиальное обоснование тому, что Писание и богословие избегают риторических украшений.
То, что поддельно, при ясном свете проявляет себя в полном ничтожестве, тогда как то, что подлинно и истинно, предстает тем более драгоценным в яркости света. То, что не красиво само по себе, пытается нарядить себя искусственными украшениями. Истина не нуждается в посторонних, выпрошенных украшениях, она уже прекрасна и желанна по своей сути. И когда истина использует что-то чужое, то это чужое становится прекрасным благодаря близости к истине, если оно не было прекрасным раньше, или усиливает уже существующую красоту80.
Здесь Роберт фон Мелун также затрагивает тему взаимоотношений между теологией и профанными науками, либеральными искусствами.
Если теология использует их для решения своей задачи, то они являются не украшением, а инструментом божественной науки.
Свободные искусства должны видеть в Божественном Писании свою единственную госпожу и хозяина и покорно служить ей.