Утро в старом лесу выдалось ясным, морозным. Осенний лес стоял в ярком убранстве. Березки и осинки красовались друг перед другом своими нарядными юбочками. Ели важно поправляли густые рюши темных лап. Утренний гвалт оглушающе разносился над лесом. Это грачи и галки устроили перекличку, собираясь в стаи.
Ни свет ни заря поднявшаяся Ягуся недовольно выглянула в окно избушки.
– Ишь, разорались! Спать не дают! Тьфу ты! – проворчала бабка. Потянулась неудачно, в пояснице звонко хрустнуло. Бабка крякнула, ухватилась за спину.
– Эх, будь она неладна, эта старость! – махнула рукой и поковыляла к печке.
По понедельникам Яга обычно занималась колдовством. Только на этот раз что-то пошло не так. В голове бабушки не осталось ни одного колдовского слова, ни одного рецепта вспомнить не удавалось. Она хватала пузырьки с настойками, засушенных насекомых, пучки трав и растерянно клала их обратно.
– Вот тебе и на! – подумала бабуля. – И чаво это все значит? Старею, че ли? Эй, мысли мои, скакуны, далече ускакали? – и старушка постучала костяшками пальцев по голове.
– Похоже, нет никого дома… Та-а-ак, чаво делать будем? – ни к кому конкретно не обращаясь, вопрошала Яга. Чесала лоб, затылок, бородавку на носу. Но вспомнить ничего не могла.
– Вот ведь сколько раз собиралась записать все заклинания! Допрыгалась? Никак Маразмушка тихо подкрался! Паразит этакий! Застал-таки врасплох!
И бабка стала ходить по избе из угла в угол, вздыхая, всплескивая руками, качая головой и бормоча бессвязно обрывки фраз. Черный кот, лежа на теплой печи, поглядывал на Ягу одним глазом. Ворон нервно подпрыгивал на шесте. Эти хождения и бормотания ничего хорошего не сулили. Бабка все больше распалялась, нервничала. Ковыляла быстрее, все роняя на ходу. Наконец она остановилась.
– Все, уморилась. Чаво делать-то теперь будем? – на этот раз посмотрела на кота и ворона. – Ну чаво молчите-то? Вас спрашиваю!
Кот прикинулся крепко спящим, ворон отвернулся к стенке, рассматривая узор на закопченном бревне.
– Ну и помощники! – распалялась все больше Яга. – Тьфу, дармоеды!
Она села на лавку, подперла щеку корявой рукой и загрустила.