Также встречались и люди в своем истинном обличии – Антонов, например. Он оказался специально приглашенным гость. Он многое сделал для города, благодаря связям и деньгам, да и появление его на мероприятии закономерно. Он был не равнодушен к творчеству Виктора Комова.
Прекрасная дама – решили посетители косплея – скорее всего Лу Саломе. Ницше элегантным движением усадил свою пассию за столик и подошел к барной стойке. Эйнштейн также оказался рядом. Лу достала смартфон и, поймав бесплатный Wi-Fi, погрузилась в сеть.
За барной стойкой стоял Шредингер. Вряд ли кто помнил в лицо австрийского физика-теоретика, все помнили только о его коте, который жив и мертв одновременно, поэтому бармен нацепил бейджик с именем и фамилией, украсив его кончиком пушистого белого как бы кошачьего хвоста.
– Послушай, друг Эрвин, налей-ка мне виски, – заговорил Ницше. – Две порции. Я сегодня с дамой.
Шредингер отрицательно помотал головой:
– Не могу, друг Фридрих.
– Почему? Я при деньгах. Получил гонорар за пятую часть «Так говорил Заратустра».
– И о чем она?
– Заратустра оказывается на том свете. Если кратко пересказывать.
– На том свете? Как-то неопределенно. – Шредингер сосредоточенно посмотрел на Ницше. – Дело не в деньгах, Фридрих, я бы тебе и в долг налил, но сегодня у нас выпивку выдают формально.
– То есть как формально?
– Акция «Закрытый бар». Поэтому ты можешь попросить виски, и я тебе дам пустой стакан. И в нем будто бы будет алкоголь. Кстати, тебе же нельзя алкоголь. Слабое здоровье. Или забыл?
– Когда я с дамой, я здоров. Но, послушай, как может алкоголь находиться в стакане, если его там нет.
– Ну, он есть, и его нет. Это ж элементарно. Тут понимать нечего.
Эйнштейн внимательно слушал их, иногда бросая взгляд на посетителей косплея.
– Хорошо, – сдался Ницше. – Хорошо. Ты уговорил меня. В таком случае, не мог бы ты открыть бар, а я хотя бы посмотрю на виски. Пить не буду. Только посмотреть.
– А зачем? Если я открою бар, но не дам тебе виски, то какой смысл его открывать? Открытый бар то же самое, что и закрытый бар.
– Но если долго смотреться в алкоголь, то алкоголь начинает смотреться в тебя.
– Я приношу свои извинения, – вдруг заговорил Эйнштейн, – но с вами легко умереть со скуки. Я не выказываю это жестом, ибо будет невежливо. Зевать на публике вообще-то дурной тон. Кроме того, если я зевну сильно, а я зевну сильно, то опасаюсь, что разница давлений окружающей среды и моего зевка приведет к схлопыванию пространства и времени и превращению в черную дыру нашего кафе. Поэтому, пока вы выясняйте отношения, схожу в уборную.