Пламя наконец замерцало, освещая лицо мужчины. Элиза зажмурилась на мгновение и потерла кулачками глаза, не в силах поверить: в дверях комнаты стоял тот, кому она всецело доверяла – это был не кто иной, как Эвен, управляющий их конюшней.
– Я же…
Эвен посмотрел в сторону дивана как раз в тот момент, когда девочка выглянула. Её взгляд был полон печали и непонимания. Осознав, что он заметил её, Элиза испуганно юркнула назад. Если он сейчас расскажет, где она, то ей конец.
Елизавета видела, как безжалостно были растерзаны тела смотрителя имения и горничной. Большие лужи крови вокруг разодранных тел, застывший одинаковый ужас на лицах и холодный блеск уже немых глаз напугали её. Она не знала, кто это сделал, но понимала – нужно прятаться.
Мужчина, который секунду назад был рассерженным, казалось, потерял интерес к Эвену. Он схватил портмоне с близ стоящего столика, вытащил сигару и закурил.
– Что, ты же?
– Я должен был рассказать тебе, где они… Я работал на них, – холодное безразличие в голосе резко перешло в горечь, а доселе высоко поднятая голова слегка опустилась, но лицо выражало ту же насмешку. – Я должен был это сделать.
Мужчина в плаще, вышитом из звериной шкуры, с диким хохотом раскинул руки в стороны, повернувшись к Эвену. Злобная ухмылка появилась на его лице.
– Не те выводы ты сделал. Начнём с того, что ты не должен был вмешиваться в мои семейные дела. Но, к сожалению, ты мне почти как брат, Эвен, и я не могу убить тебя. Особенно сейчас. Теперь тебе не раз придётся доказывать свою преданность, если, конечно, не хочешь лечь рядом со своей новой семьёй. Впрочем, тебе скоро предстоит сделать первый шаг к искуплению.
Из соседней комнаты снова послышались шаги, и в дверях показались два похожих на людей существа, облачённые в плащи, такие же, как у мужчины с мясистым носом. Элиза никогда раньше не слышала столь грубых и пронизывающих до самых костей голосов. Они что-то прошипели, и на секунду воцарилась тишина, после которой мужчина грубо выкрикнул Эвену, приказывая ему оставаться на месте. Однако, когда все ушли, он поспешил за ними.
Рыхлый снег обволакивал голые пятки, оставляя после себя ледяные ожоги, но животный страх притуплял боль, и она продолжала идти, погружаясь в холодные сугробы.
Её маленькое бледное тельце, как тростник, сгибалось от пронизывающего до костей ветра. Каждый шаг давался ей с трудом. Каждый вдох казался последним.