Видно, шло военное совещание, так что им придётся подождать. Эберт сдержал стон, ведь он уже и так еле на ногах стоял. Но зато здесь было тепло – в небольшом, но богато украшенном камине ещё тлели угли.
– Я так и сказал, но они начали возмущаться ещё и тем, что налоги и подати назначаются как придётся, а судить о справедливости будут рыцари.
– И что они самоуправства захотели?! За такое сразу руби головы! Чернь должна понимать, что для благородных людей и крестьян не может быть одинаковых прав. Одни сражаются, а другие работают. Или пусть сами себя защищают, когда с юга приплывут язычники для охоты за рабами.
Такие слова у Эберта вызвали неприятные воспоминания. Конечно, он согласен с тем, что каждый должен заниматься отведённым ему свыше делом: монарх – царствовать, рыцарь – воевать, поп – молиться, крестьянин – трудиться. Вот только это разумное правило на практике приводило к прямому грабежу собственных людей. Он тяжело выдохнул, когда вспомнил сцену отъёма лошадей. Его стон привлёк внимание окружающих людей.
– Рейф, – кивком головы поприветствовал брата какой-то усатый пожилой рыцарь.
– Сэр Альбрен, рад вас видеть.
Барон наконец-то заметил их.
– О, Эберт и Рейф, хвала Освободителю, я уже начал отчаиваться, – Алм посмотрел на них весёлыми глазами, но тут же в них отразилась тревога, когда он увидел, в каком состоянии братья. – Где сэр Виланд?
– Здравствуйте, ваша милость, – начал Рейф. – Простите меня и моего брата за столь невзрачный вид, мы долго добирались. Боюсь огорчить вас: наш отец не сможет прийти ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Мы и сами чудом ушли от напасти, но дело запутанное и странное. Хочется поговорить об этом наедине.
По виду Тормотра становилось ясно, что тот совсем не рад таким словам. Он кивнул и попросил всех оставить их на некоторое время.
Рейф начал свою историю, только когда все вышли. Рассказывал долго и подробно: как впервые увидели противников ещё в поле, но приняли за отряд отца, как те ворвались в поместье и без слов начали всех убивать, как погибло всё семейство, как они спаслись и добрались домой. Эберт сел, ему стало тяжело и больно от всего услышанного. В последнее время из-за усталости он не пытался вспомнить и проанализировать всё, что с ними происходило. Но сейчас ему вдруг захотелось, чтобы Рейф прекратил свой монолог. Но тот продолжал в деталях описывать ту резню, что учинили инквизиторы в их доме. Тормотр Алм с каждой фразой становился всё мрачнее.