И знаете, что самое поразительное? Я обожаю этот мир!
* * *
Ненавижу этот мир.
Родился я с этой ненавистью в мире, лишенном солнца. Вы в курсе, что в Москве двести пасмурных дней в году? С детства низкое небо осыпало меня серыми хлопьями уныния, вот почему то и дело тянет взвыть – я постепенно превращаюсь в волка.
Или я рос обычным мальчишкой до того момента, когда пошел гигантский град? До сих пор слышу, как он стучит по окну, через которое, вскарабкавшись на подоконник, я следил, как «Скорая» увозила маму. Какие слова он выбивал? Или только одно-единственное? Мне до сих пор трудно выговаривать его даже мысленно… Только будь я проклят, если кому-нибудь в этом признаюсь!
Отчим тогда не поехал с ней, в те годы еще не вошло в моду, чтобы мужья присутствовали при родах. Наверное, поэтому у меня застряло в памяти: Коновалов не спас ее. Сволочь.
Градины, похожие на ледяные пули, изрешетили мамино тело, и она истекла кровью.
Так и не сказав мне ни слова, Коновалов напился вечером, а утром за мной приехал мой родной отец. Такие машины, как у него, никогда не появлялись в нашем дворе, и поглазеть на «шикарную тачку» сбежались все окрестные пацаны. В другой день это стало бы источником ликования, но тогда я не чувствовал ничего. Я весь целиком был онемевшим, как отсиженная нога. Колоть стало позднее…
Еще в подъезде папа взял меня за руку, видно, по мне не было похоже, что я самостоятельно доберусь да машины, но я машинально вырвал ее. Еще не хватало, чтобы на глазах у пацанов меня вывели во двор, как малыша. Кажется, он понял. Открыл передо мной дверцу, и это было уже совсем другое дело, как будто это я хозяин роскошного автомобиля.
Раздался стон:
– Ма-акс! Это твоя?!
Я кивнул. Как мне представлялось, сделал это с достоинством, а как там вышло – черт его знает! Кто-то из моих друзей, теперь уже бывших, запулил снежком вслед нашему автомобилю, но не добросил. Почему-то это запомнилось…
– Мы едем к маме? – спросил я отца, когда он сел рядом со мной – за рулем был его личный водитель.
Он замялся, отведя глаза, такие же, как у меня, – серые с синевой, в узорчатых радужках все пытаются что-то прочесть… И пробормотал:
– Сынок, ты поедешь со мной. Ты же не против?
Помню, как я обрадовался, ведь обычно папа забирал меня по воскресеньям, а сегодня был только четверг. С тех пор я ненавижу четверги.