Было время, он подбирал под нее даже слова, пытался петь. Ее очень любила Наташа – первая любовь Семена Владимировича и часто просила его:
– Сеня сыграй мою, эту как ее…, – И он играл.
Происходило это обычно летом вне дома в компании таких же, как Семен ребят, когда в сельском Доме культуры не было ни чего хорошего, что могло заставить их туда идти.
Однако музыка так и осталась для Семена Владимировича неопознанной, хотя назвать ее народной он, конечно, не мог даже после того, когда основательно над нею поработал. Был у нее автор. Семен Владимирович не раз слышал ее по радио. Только когда это было? Очень давно.
Нашел свою мелодию Семен Владимирович неожиданно. Как-то раз во время отпуска, когда он гостил у родителей, отец попросил его разобрать бумаги в старом чемодане, ненужные отдать ему на растопку печи. В нем оказались учебники, рукописи и ноты. Часть тетрадей тогда Семен Владимирович не удержался и привез в Москву – домой.
Если бы не жена Елена Петровна, увидевшая как муж вынимал их из дорожной сумки и, заставившая Семена Владимировича достать инструмент, возможно, они были бы снова куда-нибудь спрятаны подальше от глаз.
Мелодия, когда-то трогавшая сердце Семена Владимировича, была обнаружена и восстановлена. Ему не пришлось долго сидеть над нотами.
Она, как и раньше в годы юности пришлась Семену Владимировичу по душе. В трудные минуты он играл только ее. Порой часто и подолгу. В ней, в этой мелодии, наряду с грустными, были и нотки какой-то надежды, радостными звуками, прорывавшиеся в конце произведения. Наверное, благодаря этой музыке Семен Владимирович и оставался человеком. Хотя время позволяло обидеться на весь свет, наплевать на благородство и слиться с толпой алчных людей. Бытовавшее ранее мнение, что деньги не главное, поддерживаемое Семеном Владимировичем, ушло в прошлое. Реформы, произошедшие в стране, все поставили с ног на голову. В нем бушевало непонимание. Ни раз он задавал себе, да и не только себе, но и своим товарищам, вопросы:
– Зачем нужно было в стране все так резко менять? Что это дало людям? – И сам же, не дав никому сказать и слова, тут же горестно с иронией отвечал:
– Возможность не работать, а халтурить, без стеснения рыться в мусорках, свободно говорить, хотя тебя не слушают и самое плохое это то, что каплю за каплей вбивать в свою душу чувство ненужности родине.