Так или иначе, из всех этих допросов Роман понял одно: они все явно чего-то боялись. Или кого-то. И тут Роман с офицерами «Прорыва» был солидарен. Скорее, они даже мало боялись того, с чем столкнулись. Если продолжать уже озвученную ранее аналогию, курицами на бойне были они, а не он. Причем все они – всё человечество целиком.
На вопросы самого Романа офицеры «Прорыва» отвечали неохотно, а ответы их были скупыми и однообразными. Чаще всего они ставили его на место сухими отговорками из разряда «тебя это не должно волновать», или «тебя это не касается», или даже «репликантам не положено знать то-то и то-то». Так что о том, где он оказался, что это за корабль, кто все эти люди Роман узнал уже только от Варвары Сергеевны. Она же открыла ему глаза и на то, что не все люди одинаковы. Если военные и дознаватели относились к Роману, как к вещи, особо и не скрывая своей позиции к репликантам в целом и к нему в частности, то общение с этой девушкой позволило пленнику почувствовать то, в чем его всю жизнь убеждала мать – он все же человек. Во всяком случае, в глазах Варвары Сергеевны он был человеком. Военные же и после ее вмешательства продолжали обходиться с Романом, как с предметом неодушевленным.
– Я принесла тебе пирог, – тихо сказала девушка, безо всякой опаски присев на край кровати. – Ты знаешь, что такое пирог?
Роман приподнялся на локтях и медленно кивнул – мать однажды знакомила его с этим блюдом. Яйца, мука, вода, фрукты, сахар – все эти продукты на «Осирисе» первое время имелись. Она испекла пирог в его первый день рождения, правда, вместо свежих фруктов в том пироге был джем из тюбика. Да, Роман знал, что такое пирог. Ему это лакомство показалось просто довольно вкусным, но для Валерии оно было синонимом слова «дом». Пирог для нее был чем-то земным, чем-то теплым, практически интимным. Его пекли и делили с теми, кого любят. Роман же тогда не имел достаточного эмпирического опыта, чтобы оценить уровень символизма, вложенный в тот пирог его мать.
– Тебе, должно быть, Валерия Мирская рассказывала… – догадалась Касаткина и развернула сверток. Помещение тут же наполнилось чудесным ароматом, вызывая в памяти Романа чувство тоски по матери. Он вновь улегся на кровать, отвернулся от Касаткиной и поджал ноги к груди. Теперь он понимал Валерию.