Крестьянин долго ещё бесновался, попрекая жену и детей, но заметив, что на дворе темнеет, внезапно успокоился и заявил, что отправляется в трактир. В конце концов, лучше потратить пару монет на вино, чем на неблагодарную родню. Нахлобучив поношенную шляпу, он открыл дверь и, обернувшись, бросил, чтобы к его возвращению в доме и духу не было паршивой шлюхи.
Забитая и покорная Маргарита молча собрала узелок с горбушкой хлебца и луковицей. Хотела было добавить кусочек сала, но вспомнила, что оно отложено для супа. Сёстры молчали, каждая из них пристально следила за матерью, не даст ли та припрятанную монетку или единственную нарядную шаль. И все трое вовсе не чувствами себя бессердечными. Адель и впрямь виновата, что допустила подобное. Получила удовольствие, а расплачиваться всей семье. Теперь ребятишки и взрослые будут тыкать в них пальцем. Да и женихи станут обходить двор стороной. Соседи уже говорят, что девчонки Руссо – шлюхи.
– Мама… – опустила глаза Адель. – Куда же я пойду на ночь глядя? Может, я переночую в амбаре?
– Что ты, бедняжка! – всплеснула руками Маргарита. – Отец нас прибьёт. Ты пройди перелеском и сможешь заночевать в соседней деревне.
– Да хоть в стогу сена, по крайности сейчас не зима, – буркнул брат. – Ох, ну и дура же ты! По твоей милости мне теперь не получить место в замке сеньора, так и состарюсь на поле возле папаши. Если раньше не помру от его вечных зуботычин и оплеух. Экая жалось, что ты не пожаловалась хозяину. Может, он заставил бы твоего ухажёра жениться и всем бы стало легче.
– Так сеньор граф и погнал меня взашей, как только я пожаловалась, – плаксиво заметила Адель. – Ведь отец ребёнка – молодой сеньор Валуа дю Канталь.
Мать и сёстры открыли рты, и в лачуге стало так тихо, что было слышно скрип ставня на чердаке.
– Святой Иезекииль! – выдохнула Маргарита.
– Чёрт подери! – взвизгнула средняя сестра Моник. – Что он в тебе нашёл?
– Ты и впрямь дура, – покачала головой Полетта. – Могла хотя бы выпросить денег. Бьюсь об заклад, за сто экю серебром папаша вмиг признал бы дитя и не ел тебя поедом.
– И соседи вмиг замолчали бы, – влезла Инесс. – С такими деньгами грех – уже не грех.
Теперь вся родня взирала на Адель с осуждением и возмущением, словно непутёвая девица только что обчистила их карманы. Понятно, что после такого признания жалкие крохи сострадания, что поначалу испытывала семья Руссо к Адель, и вовсе улетучились и родственники обошлись без прощальных объятий. Напротив, стоило Адель, всхлипывая и сутулясь, покинуть дом, как сёстры и брат испытали настоящее облегчение, как будто жилище оставил надоевший гость. Сёстры посматривали друг на друга блестящими глазами. Каково? Уж конечно, в кровати лучше спать втроём, чем вчетвером. А тощий Маркус прикидывал, что долю жалкого надела земли поделят теперь на четверых наследников. А если Господь приберёт кого-то из сестёр, то через пару лет можно будет подумать о женитьбе.