Но на этот раз они попали в самую «десятку», но только для Аборигена и это – «в молоко». Не сразу, конечно, но, задумчиво взирая, как обтекает его с обеих сторон «мелюзга», изловчился-таки в самый последний момент ухватить меня за рукав.
– Нечего ее жалеть, говорю. Скоро ее и так и этак разнесут. Днем раньше, днем позже, какая разница? – Повторил он три раза, как заведенный, – «даже уши начали увядать». – Вот это да! Абориген не боится, что и его изба может попасть «под раздачу»? Или он надеется, что до его дома слониха не доберется?
А, может, и не доберется? Далеко, однако, до его избы. Когда-то деревня была большой, – обязательно устанешь, пока из одного конца в другой идти, или бежать надо. «Чижика», или «попа» гонять. И, конечно, когда в магазин пошлют, например, или по воду – до вкусной воды, а это, как раз, до избы Аборигена.
Расстояния от начала до конца теми же остались, а деревни уже нет, – от одного ряда только шесть домов осталось, другой, – что ближе к реке, – еще держится, но и здесь каждые два из трех – временные дачи. Их, конечно, еще долго не снесут, потому что этот ряд – защитная зона для буферного водохранилища, но редко, кто тут сможет жить.
Папа, например, уже давно объявления изучает, где дачи продаются.
Я потянул, было, рукав из цепкого захвата, но Абориген еще крепче стиснул пальцы, – и мои уши, прямо-таки, заныли от предчувствия, что Абориген норовит уже и до них добраться. – А куда это вы таким кагалом, как нахлестанные?
– Дядя отпусти. Я и так от ребят отстал.
Я снова потянул к себе рукав. Бесполезно. – Чем быстрее скажешь, тем быстрее догонять побежишь. Что за спешка такая? Никак, опять чью-то дачу обнесли?
– Мы дачи не обносим.
Что греха таить? При царе Косаре это было. Один единственный раз. И, конечно же, мы попались. Точнее, не попались, – убежали, кто куда. Я тогда через ров с водой перепрыгнул, – с «олимпийским» рекордом. Больше я повторить его не мог. Конечно, за мной больше собака не гналась. Убежали, но нас, все равно, раскусили, и наказали, «естэсно».
И тогда мы поклялись «На сады и дачи – ни ногой», и хотя знали, где что всегда слаще, клятву свою держали до «последнего патрона».
– Допустим, я поверил. – Абориген, только что, глазами все карманы не обыскал. – А куда так бегете?
Честно сказать, я не совсем понимал, почему этого селянина все называли Аборигеном. Все, в том числе и он сам.