Оступаясь на каменистом откосе, грохоча осыпающейся галькой, они пошли куда-то за расположение. Около развалин жилого дома и каменного сарая торчали два солдата: Охлобыстин с перевязанной рукой и еще какой-то, похожий на него, телячьим выражением испуганного детского лица, с замотанный бинтами шеей. Вероятно, натер себе воротничком чирей и по этой причине освобожден от дозора. Инвалидная команда.
– Давайте –то , давайте его сюда… Да не разворачивайте! Батюшка, можно не разворачивать?…
Монах, что-то пробормотал, наклоняясь над брезентовым, длинным тюком. Долго чиркал спичками, пока зажег свечу – тоненький огонек светлячком заплясал над желтой спицей восковой свечи.
Дядя Костя сунул такую же свечу в руки майору и строго сказал:
– Фуражечку сденьте.
Монах выпрямился, блеснул наперсным крестом. Дядя Костя деловито подал ему дымящееся кадило.
Монах что-то длинно нараспев проговорил
– И во веки веков, Аминь – ответил дядя Костя, широко крестясь и клянясь в пояс.
Священник опять что-то проговорил
– Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй – подпел – проговорил старый контрактник
Майор сообразил, что иеромонах читает молитвы по-грузински. Дядя Костя попытался еще подпеть, но у него не получилось попасть в лад, и он примолк. Иеромонах служил сосредоточенно, деловито обходя увязанный веревками брезентовый сверток. Ветерок несколько раз сдувал бумажную иконку, и дядя Костя кидался ее поднимать, пока, наконец, не подсунул под веревку. Монах обходил старика, словно не замечая.
Майор оглянулся и встретился с растерянным взглядом молодого солдата, который, похоже, по всему, не знал как себя вести. Охлобыстин же стоял, закрыв глаза, время от времени, крестясь забинтованной рукой.
– Вот ведь, – подумал майор, – десять лет назад такое и представить было невозможно.
– Со святыми упокой… – запел по-славянски монах и дядя Костя деловито подхватил хриплым баском:
– …Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная. Сам един еси Бессмертный, сотворивый и создавый человека, земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем…
Старик дернул кадыком, всхлипнул, забормотал, торопливо догоняя молитву:
– яко же земля еси, и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: алилуия, алилуия, алилуия…