– Ну и чего ты лыбишься?! Тут сам Паустовский не гнушался жить и творить. А нам это что, не по рангу, да? Ну скажи ты вот мне честно, что там такого в твоем городе, от чего бы душа могла ликовать и петь, а? Ну подумаешь, Рязанский кремль! Так я тебе скажу, что наша церквушка на берегу Пры постарше вашего кремля будет!
Как ни странно, но ее пламенные воззвания произвели на меня впечатление. Безусловно, не то, как она расписывала тут передо мной красоты здешних мест. Я и без нее знала, что край этот неповторим в своем роде, как неповторимым может быть только природа в своем многообразии. Возможно, впервые в жизни я задумалась над ее вопросом, что такого есть в городе, от чего моя душа могла бы ликовать и петь? Получалось, что ничего такого там нет и в помине. Увидев, как я задумалась, подруга воодушевилась и продолжила расписывать мне перспективы моей жизни здесь, в дедовском доме. Я слушала ее излияния вполуха, а сама думала, что не смогу я продать этот старый дедовский дом, не смогу, и все тут! У меня рука не поднимется просто! Это было бы равносильно тому, как если бы я захотела выкинуть значительную часть своей жизни из собственной памяти! А еще этот дом – единственное место, где будет вечно жить дух моего деда. Когда-то он срубил его своими руками и прожил в нем всю свою жизнь. А значит, здесь я буду всегда чувствовать его заботу и любовь.
Разумеется, делиться своими мыслями с Валюхой я не стала, а то еще чего начнет от радости прыгать. А у нас все же поминки, а не праздник какой. Подруга, заметив мое решительное выражение лица, сразу примолкла и стала настороженно поглядывать на меня. Не дождавшись никакого намека на мое окончательное решение, она, не выдержав, произнесла:
– Ну…? И чего ты решила? Не томи, подруга. Ведь сил уже никаких нет!
Я ответила весьма уклончиво:
– Не торопи… Поживем – увидим… Утро вечера мудренее… Тебе еще пару-тройку пословиц накидать? Я могу. Не торопи меня. Сама понимаешь, такие вещи с кондачка не решаются. Вот, отведем деду девять дней, а там и увидим.
Валька чуть с досады не плюнула. Покосилась на портрет моего деда с черным обводом по краю, на стопку водки рядом, прикрытую кусочком черного ржаного хлеба, вздохнула тяжело и проворчала:
– Ну, давай, что ли, еще за помин души Ивана Евграфовича выпьем. Светлой души был человек. Хоть и доставалось нам от него по голым ляшкам крапивой. Но, – Валька с умным видом подняла вверх указательный палец, – Он думал о нашем благе. Без строгости таких, как мы, держать было нельзя.