Но домашние почему-то были против.
На вопрос, почему нельзя защищать эту докторскую, он получал в ответ короткое «потому». Отрывкин возмущался, кричал, доказывал, что имеет право на личную жизнь и интересы.
А ему твердили: «Ты нас всех заложишь. Мы ведь здесь под прикрытием живем. Понаедут журналюги всякие – и конец отрывкинскому Дому с привидениями!»
Особенно надрывалась Сова. Она кричала, клацала клювом – но ничего не помогало: Отрывкин их не слышал. И продолжал дописывать свою диссертацию. Хотя, если честно, пользы от нее науке не было бы никакой. Но ведь главное – желание.
Птицам надоело уговаривать друга. Видя, что он становится абсолютно невменяемым, когда речь заходит о диссертации, решили этот вопрос по-своему.
Когда Отрывкин отлучился из-за стола по надобности, Сова с Соловьем быстренько схватили почти готовый диссер, разодрали на мелкие клочки, а клочки от греха подальше разнесли по всему лесу.
Вернувшись, Отрывкин увидел, что никакой диссертации на столе у него не предвидится. Он пришел в неописуемую ярость.
– Я никогда не поступал так неуважительно к вашей личной жизни и вашим интересам! – орал Отрывкин и топал при этом ногами. – Я всегда был на вашей стороне, даже если вы ошибались, всегда защищал вас! Почему ко мне такое наплевательское отношение? Почему, почему?! – кричал Отрывкин, топая.
Честно говоря, в таком состоянии его видели впервые. Все перепугались. Даже Дом. Он тихонечко, чтобы не скрипнула ни одна петля, прикрыл двери и ставни и даже скрипеть перестал.
Когда Отрывкин осознал, что все в Доме напуганы его истерикой (а по-другому это и не назовешь), ему стало нестерпимо стыдно за свое поведение. Тем более эта докторская была лишь давнишней хотелкой, не более, и толку от нее никакого.
Он громко и спокойно сказал:
– Да ну ее на фиг, не нужна она мне, эта диссертация. Конечно, вы все для меня важнее, чем какая-то непонятно кому нужная бумажка.
Но было уже поздно. Только Дом адекватно отреагировал на слова Отрывкина: он радостно расхлопался дверями, расскрипелся половицами.
– А где все? – недоуменно спросил Отрывкин в пустоту. Пустота промолчала.
Неразлучная птичья парочка, окончательно уверовав, что не нужна своему кумиру, нашла где-то бутылку коньяка, ухандокала ее на двоих и, умываясь слезами, затянула на два голоса: