Кажется, только тогда я начала понимать, куда меня определили.
Мысли прокручивались в голове, и я не могла поверить, что родители упекли меня в психиатрическую лечебницу. Меня отвергли мама и папа! Почему? За что? Слезы отчаяния глушил болючий реланиум, растекающийся по телу. Сознание погрузилось в темноту, кишащую неприятным, смердящим запахом несправедливости…
Я отключилась.
Именно эта часть жизни убьет во мне добрую и милую Свету. Мне придется выживать в суровом мире социальных установок и ограничений. Будто стерли меня ту, кем я родилась. Я начну носить подходящие маски, скрывая ото всех душераздирающую боль. Перестану быть собой.
Первый курс моего лечения был обозначен длиной в четыре недели. Российское здравоохранение и психиатрия девяностых оставляли желать лучшего. Я не знаю, чему учили тогда врачей – психиатров, но мне, ребенку, поставили страшный диагноз.
Шизофрения.
Вот что пишет доктор Виталий Тевелев, заведующий психиатрическим отделением клиники «Мацпен»: «Шизофрения – это тяжелое хроническое расстройство, которое обычно сопровождается визуальными и слуховыми галлюцинациями, замедленностью мышления и перепадами настроения. Лечение шизофрении длится в течение всей жизни пациента»4.
Помню, как пришел на обход мой лечащий врач Валерий Михайлович Булочный. Психиатр и заведующий отделением.
– Ну что, красавица. Знаю, что была у психолога. И знаю, что…
– У меня богатое воображение? – прервала я его.
Ну посудите сами, когда психолог показывает тебе картинки с каракулями, ты либо говоришь, на что они похожи, либо что это все ерунда, нарисованная красками. Я предпочла первый вариант. Поэтому совсем неудивительно, что Булочный сделал такой банальный вывод о нашей встрече с психологом.
В современном мире психотерапевты говорят о том, что если ты умеешь анализировать подобные картинки, то ты не можешь иметь диагноз, что мне поставили тогда. Мне вообще кажется, что как только я туда попала, мой мозг и психика снова стали моими союзниками, а сознание вернулось на обычный уровень адекватности. Но тогда я совсем не понимала, как объяснить врачам, что я здорова и в порядке. Да и препараты того времени не всегда позволяли сознанию разумно мыслить.
– Откуда знаешь? – мило улыбнулся Булочный и пристально посмотрел на меня.
Я смотрела в его небесно-голубые глаза – кстати, он был без очков – и чувствовала, что он знает, что мой диагноз звучит так: горе от ума. Я прямо уловила нотки сомнения, терзающие его, но он почему-то не хотел это обсуждать. Надо же было быть как все и не выделяться среди светил психиатрии, что научили его определять эти самые диагнозы. А ставить под сомнения их научные теории и факты он вряд ли бы захотел. Да и возраст уже не тот. Скоро на пенсию.