Он устало, то ли от значимости своего положения, то ли по особой вежливости исполкомовских (кто их знает, этих начальников) тихо сказал:
– Садитесь.
Когда она села, он так же тихо и отрешенно спросил, сцепив руки:
– Что у вас?
Она вдруг заволновалась, забыла всё, что приготовила, суетно не знала, куда деть руки, и начала вываливать всё без плана. От себя и своих чувств.
– У меня муж умер, – начала она, чувствуя, как поднимается давление, – вернее погиб, то есть не погиб, а его сбросили насмерть с электрички. Не знаю, как это одним словом сказать.
– Да. И что? – тихо, не расцепляя рук и не меняя позы, спросил инспектор.
– Он работал, и я работала. И мы тут в Подгороднем снимали комнату в надежде, что он получит квартиру. А теперь, когда он умер, погиб, я не могу тянуть съемную.
– Приехали? Вы ведь приезжие? – перебил он её рассказ-монолог.
– Да, – выпалила она и сама почувствовала, что излишне торопится, а он своим тихим голосом и вкрадчивостью прорежает её речь. Но она всё равно продолжила.
– Да, я приехала. У меня тут работа и ребенок от него.
Она хотела ещё что-то сказать, потому что запал был на большее, но он опять перебил её тихо и вкрадчиво:
– Мы не строим.
– Что-что? – не поняла она.
– У меня для вас ничего нет. – И повторил: – Мы не строим.
Но она не смогла удержаться. Она должна была сказать всё, что у нее накопилось в душе после смерти мужа, после остракизма хозяев съемной, после отчуждения родни мужа. Она должна была обязательно кому-нибудь это сказать. И она сказала:
– Вот я и хотела. Мне бы хоть какую-то маленькую комнатку. Правда, хоть очень маленькую.
Но он, не повышая голоса, повторил:
– Мы не строим.
Но она не могла остановиться. Как это? Столько мучений сюда прийти, отсидеть очередь и для того, чтобы тебе это сказали?
– Ну, правда, поверьте, мне очень надо, ну хоть самую малюсенькую, – попросила она.
– Мы не строим, – не повышая голоса, сказала человеческая фигура, напоминающая невозмутимую статую.
Тут её кинуло в жар.
– Что же мне тогда делать?
– Обратитесь на свою работу, – всё так же невозмутимо и тихо продолжал инспектор.
Ей хотелось сказать ещё много чего такого, что таилось в её душе и что до этого она не хотела говорить. И как ей было тяжело хоронить молодого мужа и как ей невыносимо теперь жить одной и что сын её неизбежно оказался в одиночестве. Но она вдруг поняла: вот, правильно говорили девки – в исполком ходить – сколько нервов нужно, а итог всегда один – ты разговариваешь со стеной.