Тем более все эти страхи быть причастным к чему-нибудь подобному, толкают людей на страшные поступки, дающие мне повод, боятся их и подозревать.
Как булочник, что остановил однажды за плечо, затем, убрал руку, и осмотрелся по сторонам. Заметив мое волнение, он протянул мне пирог и погладил по голове, боясь подойти ближе.
– Слушает, я тогда схватил твоего друга за руку, нехорошо как-то получилось, после того раза так не по себе и тут такое несчастье. – Он помотал головой и снова поглядел по сторонам.– Ты меня прости, у меня тогда дни были не очень. Давай ты забудешь об этом. – Он сглотнул и нагнулся ближе к моему лицу. – Хорошо если ты не будешь об этом вспоминать или говорить кому-то.
А я честно и забыл об этом случае, он ведь верно, это происходило на моих глазах. Тогда Генри решил купить булочку и взял ее голыми руками, стоило ему отпустить ее без специальной бумаги на прилавок. Булочник так схватил его за кисть и вывернул, что мой друг взвизгнул.
Теперь вспомнив об этом идя по улице, я обернулся и увидел, что мужчина все еще провожает меня взглядом. Только на его лице не было приветливой улыбки, только взор раздражения и гнева. Может, ему было противно распинаться перед мальчишкой или это был взгляд затаившегося хищника следящего за жертвой. Почему-то именно сейчас, я закрыл глаза от страха и увидел перед собой лицо Генри-чужака. Лицо убийцы.
Даже учитель Девитсон повел себя подозрительно, еще на занятиях, я заметил его постоянные взгляды в мою сторону. Иногда он во время чтения останавливался возле меня и стоял некоторое время. Хотя прежде никогда так не делал. Мое же сердце в такие моменты буквально уходило в пятки. Мне было страшно поднять голову и посмотреть, куда же он смотрит. В мою тетрадь, проверяя, пишу ли я или нет, или, на мой затылок, думая о том какой он еще хлипкий, такой же, как у Генри. А когда я в очередной раз, погрузился в мысли, не расслышав задание, его рука коснулась моего плеча, я буквально подпрыгнул и он вздрогнул в ответ.
Затем поправив очки, он повторил задание отдельно для меня, поставив акцент на моей фамилии, сказал мне остаться после урока. Зачастую, именно этот предмет был у нас последним, поэтому учитель частенько оставлял Генри на полчаса, для прописей. Вырабатывая у него правильный почерк, ведь в основном его оценки снижались именно из-за неразборчивых букв. Хотя мы были уже не первоклашками, учитель не терял надежду исправить его почиркушки. Мне же не в тягость было дожидаться его всегда, мне как раз хватало времени, полазить по турникетам, поболтать с одноклассниками не торопящимися домой или пойти на речку, что бы поделать свои дела. Без вечно простывшего Генри, покопашиться в воде. Именно тогда я вспомнил про случай с зарытым кладом, но это было еще впереди, а пока меня ждал разговор с учителем.