Я чуть не задохнулся в этом половике. Куда унесли меня, я не знаю. Высвободив и развязав, меня зашвырнули в комнату без окон, без какой-либо мебели, только серые, грубо отштукатуренные стены. И то я их видеть мог, только тогда, когда молодой, прыщавый парень, с горящим факелом в руках, заходил ко мне, в очередной раз, принося еду. Оставляя миску с едой, он уходил, запирая дверь, и я снова оказывался один на один с темнотой и холодом.
Не знаю, сколько они там меня продержали. Наверно там я и свихнулся, с тех пор меня часто, стали называть, «полоумный звереныш».
Сошел ли я с ума, или стал иным, одно знаю точно, тогда и там пятилетнего мальчугана не стало, он умер во тьме, и во тьме появилось нечто иное.
Как – то раз дверь отварилась и вместо уже привычного прыщавого парня, приносящего еду и горшок для нужд, вошла добрая пожилая женщина. Она забрала меня и отвела в маленький, но очень чистый, светлый домик. Дороги до него, я не видел, глазам было больно, после темноты.
Добрая бабушка, отмыла меня, накормила всякими вкусностями. Постоянно щебетала добрые, ласковые слова. Она стала ухаживать за мной, заботится обо мне.
Но почему – то я совсем не запомнил ее лица. Если бы я помнил, я бы знал, как выглядит доброта. Так окруженный вниманием, лаской и заботой, я до осени жил в этом маленьком домике с красными ставнями. Чуть ли не каждый день, я сам себе обещал, что завтра же сбегу, но так и не сбежал. А в последний день лета за мной, пришли двое: мальчик лет одиннадцати, во всём сером и офицер, в сверкающих на свету доспехах. Он – то мне и объявил, что я зачислен в курсанты Красной Академии и мне, должно явиться к месту моей учебы, и теперь уже и моего нового дома.
Так я стал курсантом Красной Академии. Ну, тебе известно, что такое Красная Академия.
– Нет, но ты можешь сейчас пока не рассказывать, – возразила Nэин.
– Ты, что не бывала в Готере?
– Можно и так сказать.
– Хм. Не понял? – Адуи помолчал, ожидая ответа, но Nэин не отвечала. Пауза затянулась. Эта манера общения свойственная Nэин, уже начинала раздражать. Возмущаться Адуи не стал. Он толерантно относился к странностям других, потому как и сам был странен, его самого мало кто понимал и принимал таким какой он есть. И может статься, что у нее есть причины отмалчиваться.
Адуи вздохнул и продолжил свой рассказ,– После первого года обучения, скучая по родителям и прошлому, я первый раз попытался сбежать, в детской надежде найти своих родителей. Но побег не удался. (Адуи усмехнулся). Мне даже не удалось выбраться за территорию академии. А вот наказали меня так, что еще год, мне не хотелось предпринимать ни каких попыток бежать. В семь с половиной лет я вновь попытался убежать. В этот раз я бежал ни от тоски по родителям, а бежал я, прочь от надоевших до противного порядков, учебы, от формы и казарм, от всех этих бесконечных попыток вбить в меня устав и Правила офицера его Величества. Но и вторая попытка не увенчалась успехом. А вот через полгода я разодрался с дежурным по казарме, потом к нам добавились еще ребята. Это была жуткая драка. Один из участников драки погиб, в общем – то это я его убил. Испугавшись, я бежал. И благодаря всё тем же обязательным, ежедневным тренировкам, мне удалось сбежать. Но оказавшись в городе, я растерялся, за годы учебы я уже успел отвыкнуть от всего связанного с городской жизнью. Проболтался я так пять дней, а на утро шестого попался на воровстве в хлебной лавке. Городские охранители передали меня, обратно педагогам академии. Грозили, что отчислят из академии и отправят в ссыльный Проклятый район. Но видимо, за меня сверху заступились, (теперь – то я знаю, кто был это).