1 июня
Сидя на жестком табурете, пью горький, без сахара кофе и смотрю в окно на вяло плывущие облака. Так же вяло протекают мысли у меня в голове.
Мене просто хорошо, я научилась получать удовольствие от простых вещей и не значительных мгновений жизни.
Вкус кофе. Серо – синие облака на мутном небе. Заснувшие печаль и страх на дне души. Мне хорошо.
2 июня
Сегодня виделась с Димкой. О боже, что снами сделалось за это время. Не знаю, насколько изменилась сама я. Мне трудно оценивать саму себя. Димка он очень изменился. Это трудно описать, но отчетливо ощущается. Его словно перекроили заново. Его взгляд, он стал другим, тревожный и в тоже время какой – то отстраненный, словно Дима перешел за грань, я не знаю, как это выразить словами на бумаге, он словно узнал, что – то о чем мы все еще не ведаем и не догадываемся.
Мы много и долго разговаривали и о разном, но в память врезалась одна его фраза: – «Я родился с ощущением грядущего и с осознанием того, что мне предстоит через это пройти. И вся предшествующая жизнь была лишь приготовление к грядущему».
Смеркалось, буквы стали едва различимы, да и то, что его безбожно трясло на ухабистой дороге, по коей его везли, запертым в клетку.
Закрыв ветхий дневник, аккуратно как бесценное, хрупкое сокровище положил его себе под рубаху, у сердца.
Темнота наступала со всех сторон, выползала из расщелин, оврагов постепенно заполняя все, устанавливая царство ночи.
Он бессмысленно смотрел по сторонам на сгущающуюся темноту, что поглощала пейзажи ландшафта, слушая мерный скрип колес, фырканье и цокот копыт лошадей, редкие фразы охраны и их ругань. Тело затекло, мучительно хотелось вытянуться в полный рост, пройтись, но низкая клетка и цепи, сковывающие его, не позволяли.
Уже совсем стемнелось, когда обоз из стражников и заключенных встал на ночлег. Всех их было пятнадцать заключенных и десять стражников. Двенадцать заключенных вели прикованными к общей длинной цепи, а троих везли в двух телегах клетках. В первой клетке везли двух, угрюмых мужиков были они еще молоды или уже в возрасте определить трудно было, оба они были настолько грязны и, обросши, что за дорожной пылью склоченными бородами и скатавшимися длинными, засаленными прядями волос, и лиц – то не разглядеть ни то, что уж их годы. Его самого везли одного во второй клетке, он и сам сейчас выглядел не лучше тех двоих. Он был жутко грязен, от него скверно пахло, если вернее сказать, воняло, но он уже почти привык к этому, человек, кажется ко всему, может привыкнуть.