Но близкие тех, кого забирали, были возмущены тем, что их близких забирали и они их больше не видели. Тела умерших, сжигали в крематории.
Из головы не выходит, врезавшись в память шокирующее до угнетения воспоминание, увиденное мной, на обратной дороге домой. Мы шли мимо мрачного места нашего города – городского крематория, сокрытого за высоким забором, выложенным из красного кирпича со стальными воротами, окрашенными матово – черным. Убитая, сгорбленная горем женщина у ворот, надрывно причитала охрипшим голосом.
Она все кричала, плакала и требовала возвратить, отдать ей сыновей, и все билась головой о стальные ворота. Я с ужасом смотрела, как она все билась и билась разбитой в кровь головой, на багровое пятно на черных воротах.
Крематорий уже давно не справляется с тем количеством умирающих и тела начали отвозить в отведенные могильники.
17 июня
Отцу стало еще хуже, он лежит в родительской комнате. Мать ни меня, ни брата туда не пускает и толком ни чего не рассказывает, что с отцом. Да и что тут скажешь уже и так ясно и надежда умерла, – это вирус и отец обречен.
Далее записи нескольких дней плотно исчерканы так, что только видны даты, а остальное прочесть нельзя. Скорей всего так с записями обошлась сама хозяйка дневника, а тот, кто его копировал, лишь старательно воспроизвел, как было в оригинале.
18 июня ////////// 19 июня /////////// 20 июня ///////////
21 июня
Отец умер. Тела уже не забирают. Будем хоронить сами.
Далее снова все исчеркано.
Когда смотришь на этот лист, то становится ясно, что когда – то лист дневника оригинала стал жертвой девичьей истерики, бессильной злобы и обиды. Нещадно черкала, сорвавшись в горе своем.
27 июня
Лешка сказал, что для нашего побега уже все готово, но мама не чего об этом даже слышать не хочет. Я не знаю, почему она упрямо отказывается, не желает вырваться отсюда, может то, что отец не хотел бежать в свое время и нам не велел, а может мама сломалась и ей ничего более не надо, лишь последовать за ним (отцом). Я не знаю.
После похорон мы все в семье изменились, и боюсь не в лучшую сторону. Мама замкнулась в себе, во мне тоже, что – то сломалось не так, все стало, не то.
Не думала, что еще возьмусь писать в дневнике, ан нет, пишу и поражаюсь своему спокойствию, мне кажется, предложи мне написать сценарий своей казни и смертельный приговор. Опешу все преспокойно и в самых ярких красках, и подпишусь.