– Слышал, – ответил казначей и поспешно добавил: – но подробностей не знаю!
– Вы что же, не читали «Губернский патриот»? Там были подробности.
– Я не читаю «Губернский патриот», – сказал Приволов и развел руками.
– А вчера утром? Вы какую газету сожгли в своей печи? Разве это был не «Губернский патриот»?
Этот безобидный для любого другого человека вопрос для казначея был страшным и неожиданным. От этого вопроса он потерял способность дышать. Сердце, за которое кто-то ухватился, перестало биться. По крайней мере, ему так показалось. Но кто-то где-то решил, что это, пожалуй, будет слишком легкой, да и преждевременной смертью для человека, не брезгующего мелкими финансовыми махинациями. Пусть он еще помучается, решил этот кто-то, и невидимая рука, так крепко ухватившая казначея за сердце, вначале ослабила хватку, а затем и вовсе отпустила, и он задышал.
Длилась эта неприятность с Приволовым всего лишь доли секунды. Так что начальник сыскной в полной мере и не осознал, какая трагедия чуть было не случилась с его собеседником, а может быть, осознал и именно поэтому повторил свой безжалостный вопрос:
– Так какую газету вы сожгли?
– Но откуда вы знаете? – натужно спросил казначей.
– Вам плохо?
– Нет-нет, все хорошо. Откуда вы знаете про газету?
– Мы всё знаем, – ответил начальник сыскной, и, несмотря на то что он очень сильно преувеличивал, Приволов поверил. Казначей даже не догадывался о том, что сыскная полиция только потому знает о газете «Губернский патриот», что сама же ее и подбросила, а потом один из агентов подсматривал в окно, как Приволов сжигает ее в печи.
– Итак, господин казначей, – начальник сыскной сплел пальцы обеих рук и поднял их на уровень груди. – Почему вы не понесли ложку в полицию?
Казначей молчал, да и что он мог сказать, как оправдаться?
– Вы хоть понимаете, что вас могут обвинить если не в пособничестве, то в преступном недоносительстве?
– Понимаю, – едва двигая губами, проговорил казначей.
– Ничего вы не понимаете. А я знаю, почему вы не понесли ложку мастера Усова в полицию. Вы струсили! Вам не хотелось неприятностей, расспросов и прочего, вы хотели спокойной жизни. – И снова точно в душу заглянул начальник сыскной. «До чего же опасный человек!» – мелькнуло в казначеевой голове. – Вы струсили, и сейчас вам стыдно в этом признаться. Самому себе стыдно признаться, не говоря уже о том, чтобы признаться мне…