– Мы едем домой? – спросил Кароль, сидевший у мамы на коленях.
Она поправила ему подтяжки и поцеловала в щёку:
– Пока нет, дорогой.
– А куда?
– Увидишь, когда мы доедем.
В повисшей тишине я слушала, как грузовик грохочет по мощёным улицам. Когда он остановился, мы поняли, что доехали до железнодорожной станции, где ждал поезд. Мама и тата посмотрели друг на друга с беспокойством. На этот раз к нему примешивалось что-то ещё.
Отчаяние.
Я схватила тату за руку и крепко сжала крошечную пешку, которую он сделал для меня. Заключённые Павяка так плотно обступили нас, что было трудно двигаться, ещё труднее – дышать. Раздражённые солдаты загнали нас в пустые железнодорожные вагоны с заколоченными окнами, арестанты толкали меня локтями, наступали на ноги и давили, пока я боролась за глоток воздуха. Они ведь не собираются уместить такое количество людей в тесном пространстве вагона?..
Но они это сделали. Заключённые Павяка всё заходили и заходили, тяжко ступая по покрытому известью полу. Протиснувшись между родителями, я заметила в углу два ведра. Одно наполнено водой, другое было пустым. Отхожее место. Я съёжилась и решила не пользоваться им. Не важно, как долго мы пробудем в этой ловушке. Даже тюрьма Павяк по сравнению с этим показалась приличной – у нас было определённое время, чтобы справить нужду.
Когда двери захлопнулись, мне захотелось броситься к ним и вырваться на свободу, чтобы можно было остаться в Варшаве, вернуться в нашу уютную квартиру на улице Балуцкого в районе Мокотув и снова стать блестящей участницей Сопротивления. Я предпочла бы даже Павяк этому поезду. И будто в знак протеста поезд завыл и заскрежетал, волоча по рельсам свою чудовищную конструкцию и напоминая о том, что у меня нет выбора.
* * *
Тремя месяцами ранее
Варшава, 15 марта 1941 года
Однажды кое-кто помимо Веры Менчик выиграет чемпионат мира по шахматам среди женщин. И если я собираюсь стать второй чемпионкой мира, мне нужно тренироваться. Я посвятила весь день шахматам и закончила последнюю партию вечером, когда брат и сестра уже спали. Тогда же лёгкий стук в дверь возвестил о приходе Ирены.
Когда тата пригласил её в гостиную, мама заварила эрзац-чай и поставила на журнальный столик чайник и чашки с блюдцами. Свет лампы просачивался сквозь полупрозрачный белый фарфор, а золотая каёмка поблёскивала под его тёплым сиянием. Тата был единственным, кто налил себе в чашку чай.