Этот яркий пассаж приведен не в качестве примера цены философских ошибок, более губительных, чем ошибки политиков и полководцев. Но в качестве примера наших всеобщих и глубоко ошибочных представлений о человеке, духовную суть которого мы идеализируем, а поступки осуждаем. Наше восприятие себя неверно. Если до сих пор на протяжении тысяч лет, несмотря на божественные и научные рецепты и добрые или кровавые методы, зло не ушло из этого мира, и зверь то на индивидуальном уровне, то на уровне общественных движений[4] вырывается из клетки, значит дело не в слабости лекарств, но в природном, независимом от эпох, общественных устройств и божественных призывов нашем естестве, которому тесно в человеческом теле и в человеческом мире. И которое, зачастую ценой собственной или чужой жизни, вырывается из них, губя нравы, нарушая законы и проливая свою или чужую кровь.
Когда наше мнение о себе не совпадает со знаниями, мы должны усомниться либо во мнении, либо в знаниях. Учитывая, что до сих пор наше развитие обязано более последнему, чем мнениям, что всякий шаг вперед есть шаг в развенчании себя от божьего создания до потомка обезьян, вполне уместно усомнится именно во мнении. Что в применении к данному повествованию означает не порочность или недостоверность философии и религий, ибо нет оснований сомневаться в мудрости учителей, но их недостаточность. И те факторы, к описанию которых мы рано или поздно перейдем, если они чего – нибудь и стоят, органично должны вобрать в себя известное – и в знаниях и в вере, – как вобрала в себя геометрию Евклида геометрия Лобачевского.
Приступая к поставленной задаче, мы встаем перед некоторым затруднением. Во всякой замкнутой или связанной системе на первый взгляд не имеет значения, с чего мы начнем изложение – с внутренних человеческих качеств, с нашей истории или других факторов действительности. Вполне пристойно уподобиться в этом плане бравому солдату Швейку[5], для которого все дороги вели в Будейовицы, так что откуда бы мы ни начали рассказ, результата все равно достигнем. Однако стиль повествования должен отвечать логике событий, и потому обращение к внутренним человеческим качествам, а от них к следствиям, отраженным в истории и современности, представляется более целесообразным. Но даже эти внутренние качества не могут быть поняты без определенных аналогий, обращение к которым требует предварительного разъяснения.