Веру с сыном привёз из города в село Марат, старший Костин брат – говорили они в дороге о чём угодно, любыми путями обходя самое страшное, что случилось пару дней назад в их жизнях.
Едва катафалк доставил во двор запаянный цинковый гроб, Ягодкина поняла, что сил подойти к ящику найти в себе не может. Прошло, наверно, добрых минут двадцать, прежде чем на негнущихся ногах ей удалось неимоверной силой воли заставить себя в последний раз взглянуть на супруга.
В верхней части крышки было стеклянное оконце, забравшее остаток её надежды, что Костика перепутали с кем-то другим. Восковое лицо мужа с подвязанной челюстью, чтобы не отпадала, было кое-как оттёрто в морге от запёкшейся крови. Больше кровь нигде не удаляли, и она бурыми вкраплениями покрывала синеватую шею покойника, оставила свои следы в закостеневшем носу, на омертвелых губах и зубах, потерявших свой глянцевый блеск.
Вдова все два часа прощания просидела возле гроба немой статуей. И не плакала. Не нашлось у неё даже самой захудалой слезинки. Может, потому, что Вера была напрочь отучена рыдать на людях. Как-то с малых лет вбили ей под кожу родители да окружение, что распускает сопли только последний лох, показывая слабину. Нормальные люди не плачут. А, может, не прослезилась потому, что сознание так и не поверило, что мужа больше нет, и спустя десять лет брака она осталась одна с малолетним сыном на руках.
Свекровь, растерянная и потерянная, металась то к гробу, то от гроба в суете что-то помочь, хотя организацией занималась старшая невестка. Видимо, так Арина Ивановна отживала стресс, что её младшего сына, защитника и кормильца, разорвало снарядом. Сенька, забытый родной матерью, стоял неприкаянный у стены дома. Иногда к нему с замечаниями подходили старушки, требуя то снять бейсболку – мол, на похоронах всё-таки, то надеть обратно – солнце репку напечёт. Вера в это время как мать была не способна ни взять собственного ребёнка под крыло, ни угомонить назойливых блюстительниц сомнительного порядка.
От гроба несло трупным запахом. Ягодкину терзали догадки, что муж погиб не в обозначенное в документах воскресенье, когда под нею нежданно рухнул письменный стол (который Костя несколько лет назад собственноручно собрал для обожаемой жены), а в пятницу. Именно в тот момент, как оборвалась связь, и их активная переписка закончилась на его сообщении «