– Ну хватит! Ты опять меня втянул в спор, который может привести к дурным последствиям. Остынь. Меня твои перепады начинают беспокоить: депрессивный философ был куда приятнее.
– Ты ничего не понимаешь! – с отчаянием проговорил Дмитрий.
– Понимаю, но тебе пора бы уже взрослеть и начинать адаптироваться к реальности – ведь ты знаешь, что происходит с теми, кто начинает конфликтовать или убегать от неё.
– Спасибо за доверие, маленький человек.
– Пребольшое пожалуйста, огромный человечище.
– Быть может ты прав: “Я полагал, что рожден для великих дел, – и прозябал в ничтожестве”.
– Во-во!
– Это Бальзак.
– Нет, это всего лишь Люсьен де Рюбампре.
– Но прототип – Бальзак.
– Как будет угодно вашему самолюбию.
– Издеваешься?
– Да.
Наступило молчание. Друзья надувшись друг на друга, спустились вниз и часть пути прошли, как незнакомые люди неспешно идущие в ногу. Дмитрий заговорил первым, попросив Сергея свернуть с Причистенки в тихие переулочки старого города, что удлиняло путь и доставляло душе сладкое удовольствие.
Невысокие строения прошлых веков, созданные с любовью и неповторимостью, навевали воспоминания о гоголевских чиновниках, толстовских дворянах, тургеневских дворниках, купцах, хозяевах доходных домов, гусарах, романтичных девицах… И в этой премилой атмосфере ушедшей старины, гармоничными вкраплениями вдруг представали взору новые кирпичные здания в девять и двенадцать этажей, уже прославленные своими обитателями – писателями и артистами, великими учеными… Дмитрий невольно вернулся мыслями к своей царице физике, которая еще терзала отрекшееся сердце тупой щекочущей болью.
– Я словно возвращаюсь к своему счастью, гуляя здесь, – сказал он, проходя сквозь маленький, огороженный сквер.
– А я вижу красивую девушку в красном плаще, которая вышла выгуливать собаку и тоже возвращаюсь к своему недавнему счастью, когда был так же холост, как ты, дуралей.
– И это не смотря на то, что тебя ждет восхитительная женщина, умная и красивая, которая скоро распахнет двери перед тобой, обнимет, расцелует, накормит и распалит наслаждениями эту промерзшую ночь, в которой я поплетусь один на встречу с одиночеством.
– Как живописуешь! А почему бы тебе не познакомиться с этой девушкой: чем не приключение, которого ты так жаждешь? Это будет похлещи твоих мировых переворотов, – помнишь у Ницше: “Мужчина жаждет опасности и игры, а женщина самая опасная игрушка”, – ведь все твои безумства кипящей крови от неудовлетворенной сексуальности.