– Прижги магией.
– Так ведь света тогда не будет!
– Его и так скоро не будет, тем более, если от раны вдруг ослабеешь.
– Не ослабею. Меня ведь кусали уже мертвяки. Чай не первую ночь в дозоре стояла. Кроме меня ведь в селе круги никто не рисует – не маги. А я магичу чуть-чуть, вот и нужная всем везде. Пока чертила там, на погосте, меня уже пару раз укусили. Один раз мертвяк прямо из-под меня вылез – так ловко ход прокопал. И цапнул.
Моа взглянул задумчиво на ее руку. На безымянном пальце у Имы недоставало двух фаланг.
– Это тоже мертвяк отъел?
– Нет, это давнее, – донеслось в ответ. Разросся во мраке магический огонек, изошел жаром, лизнул хищно Имину рану. В воздухе запахло паленой кожей – неприятный, тревожащий запах. – Вот и все… В темноте сидим.
– Сидеть не станем – выход искать пойдем, – ободрил спутницу лич. – Я дорогу разберу.
Как всякий мертвый, Моа не чурался темноты. Даже из самых скудных крупиц света, что есть практически в любом мраке, он мог собрать худо-бедно различимую картинку и ориентироваться благодаря ей. Больше, чем на глаза, он полагался на чутье и слух, на движения воздуха, производимые вездесущим сквозняком.
В этот раз воздух шел из глубины поддомья. Заходил под землю далеко от того места, где стояли они с Имой, но точно снаружи, со свежести. И пусть быстро налипали поверх него затхлые подземельные смрады, все равно в основе своей был этот ветерок чистым и живым.
Лич взял спутницу за руку – она-то во тьме не видит, – и повел вдоль воздушного течения вперед, к скрытому лабиринтом подземных закоулков далекому выходу.
– Ох, смотри, что это… – вдруг удивленно выдохнула Има.
Моа тоже заметил – не заметить было трудно. Клейма на его клинке начали светиться холодным, фосфорическим светом. Они не рассеивали темноту, наоборот, делали ее еще непроглядней и плотнее. Лич насторожился – прежде такого никогда не случалось.
Остановился.
– Впервые такое.
– Интересно, это плохо или хорошо, что твой меч так засветился? – спросила Има.
– Не плохо и не хорошо, – отозвался Моа. – Ново.
Лич не мог объяснить своего спокойствия. Оно рождалось откуда-то из глубин затянутой туманом небытия памяти. Память мертвого – вещь особенная. Она вроде есть, а вроде и нет ее. Она как закрытая запретная книга. Знаешь, что под обложкою много всего, но пока не откроешь, подробностей не выяснишь. И иногда вроде получается мельком листнуть пару страниц, ухватить пару ярких строк, но неведомая сила снова сомкнет переплетные крышки и не даст прочитать предложение до конца…