– Любопытно звучит, – задумчиво выговорил Шварц. – Но как-то… не очень взаимно. Как будто его ваши откровения не интересовали.
– А так и было, – я улыбнулась. – Снегин, вообще, всегда любил тихие места. А болтовня ему не нравилась. Он предпочитал быть единственным, кто может говорить.
– Это точно, – кивнул Шварц. – Я помню. Ему всегда хотелось быть неповторимым великим оратором. Ощущать… свою значимость.
– Видишь, как бывает, – усмехнулась я. – Человек живет больше ста пятидесяти лет, а так и не повзрослел…
Я так легко перескочила на «ты», что даже не сразу заметила это. Может, сама вдруг начала себя ощущать очень взрослой и немного бессмертной.
– Тебе поэтому нравятся тихие места? – спросил Шварц, чуть понизив голос.
Я посмотрела на него. Кажется, я впервые в жизни начала что-то понимать.
Наше первое свидание в музее. Снегин наклоняется ко мне, гипнотическим голосом вещает про огромного моллюска, лежащего под стеклом. Занят своим любимым делом: очаровывает женщину своим умом и харизмой, является большим, неповторимым, значительным.
Мы занимаемся любовью в библиотеке за стеллажом с фантастикой. С корешков на нас смотрят Стругацкие и Уэллс, мы стараемся не издавать ни звука, хоть на всем этаже и нет никого, кроме нас и молодой девушки-библиотекаря, которая любезно пустила нас сюда и скрылась в недрах фонда. Снегин когда-то помогал ей подготовиться к поступлению в институт. На секунду появляется мысль: может, она была на моем месте? – и тут же захлебывается жарким удовольствием.
Мы не спали всю ночь, и вот теперь шагаем по пустой рассветной набережной. Он читает мне стихи. Подумать только – их авторов он застал живыми…
Он ведет меня на прогулку в некрополь. Дарит цветы. Я смеюсь:
– Надеюсь, ты их не прямо здесь собрал?
Он пристально смотрит на меня.
– Юмор – это не твое. Лучше ничего не говори.
И я больше не говорю. Почти никогда.
Я молчу, искренне веря, что так проявляю к нему уважение, упуская один момент: он ко мне уважения не проявляет никак и никогда. Я молчу, унижаюсь, сжимаюсь в комок под его взглядом, жалко скулю…
Сколько времени я считала, что это такая любовь?
Я стояла рядом со Шварцем, опустив голову. Мне хотелось ударить себя по лицу, но вместо этого я приложила ладонь к переносице.
Я ненавидела себя со всей возможной силой: за то, как искала Снегина во всех безмолвных местах – в музеях, в библиотеках, на набережных, в некрополе, – и за то, как отказывалась это осознавать.