– Дай ему, Отто! Дай! Расщелкай «Щелкунчика»! – ревели мы и махали руками.
Машины скрылись за последним поворотом. Ленц громко молился всем богам Азии и Южной Америки и потрясал своим амулетом. Я тоже извлек свой. Опершись на мои плечи и подавшись вперед, Патриция Хольман всматривалась в даль, напоминая русалку на носу галеры.
Наконец они показались. Мотор Браумюллера стучал все еще с перебоями, как будто чихал. Я закрыл глаза, Ленц повернулся к трассе спиной – мы делали все, чтобы умилостивить судьбу. Чей-то вопль вывел нас из оцепенения. Мы еще успели увидеть, как Кестер первым проскочил финиш, оторвавшись метра на два.
Ленц просто обезумел. Он швырнул инструменты на землю и сделал стойку на руках на запасном колесе.
– Так как вы изволили выразиться? – снова встав на ноги, обратился он к механику-геркулесу. – Рухлядь, да?
– Слушай, не квакай, а? – не скрывая досады, ответил тот.
И впервые за все годы, что я его знал, оскорбленного последнего романтика не охватило бешенство; он хохотал и трясся, как в пляске святого Витта.
Мы поджидали Отто. У него еще были дела в судейской.
– Готфрид! – раздался позади нас хриплый голос. Мы обернулись и увидели не человека, а гору в слишком узких полосатых штанах, слишком узком пиджаке цвета маренго и черном котелке.
– Альфонс! – воскликнула Патриция Хольман.
– Собственной персоной, – подтвердил он.
– Мы выиграли, Альфонс! – выкрикнула она.
– Лихо, лихо. Так я, стало быть, опоздал?
– Ты никогда не опаздываешь, Альфонс, – сказал Ленц.
– Я, собственно, хотел вас немного подкормить. Принес вот холодной ветчины и солонины. Все уже нарезано.
– Золотце ты наше! Давай сюда и садись! – сказал Готфрид. – Сразу и заправимся.
Он развернул сверток.
– Бог мой, – воскликнула Патриция Хольман, – да тут на целый полк!
– Ну, это выяснится только после еды, – заметил Альфонс. – Кстати, имеется немного тминной. – Он достал две бутылки. – И пробки уже вынуты.
– Лихо, лихо, – сказала Патриция Хольман. Альфонс одобрительно подмигнул ей.
Протарахтев, подкатил «Карл». Кестер и Юпп выпрыгнули из машины. Юпп сиял, как юный Наполеон. Его уши светились что твои витражи в соборе. В руках он держал огромный и чудовищно безвкусный серебряный кубок.
– Уже шестой такой же, – со смехом сказал Кестер. – На что-нибудь другое у них фантазии не хватает.