Варенье быстро доели. Варить новое одной было неинтересно. Никто не расстелет плед, не сплетет тебе венок. Раньше был дядя Костя, у которого от венка оттопыривались уши, и все смеялись, а он громче всех. Вот был бы у Веры папа, может, тоже смеялся бы. Но его нет, и никогда не было.
Со Светкой они переписывались. Вера доставала из почтового ящика тугой конверт. Почерк у подруги выработался ровный. Читать было легко. Но немножко неприятно – у Светки все было настолько хорошо, что Вера начала завидовать. Стараясь не вникать, она быстро пробегала взглядом строчки про новых московских подруг. Перекладывала фотографии. Светка присылала много фотографий, потому что у них был свой фотоаппарат: «Мы на Черном море», «С папой на рыбалке», «Мамулин торт».
Вера рассказывала в ответах, как учится, вспоминала счастливые моменты их дружбы.
Постепенно переписка сошла на нет. А Вера продолжала вспоминать одуванчиковую поляну, и на сердце становилось теплей.
Бывало тепло и в другие моменты. Но никогда, никогда не позволяла себе Вера расслабиться при маме. После того случая, когда в первом классе в порыве чувств подошла она к Эмме Владиславовне сзади и обняла со всей силы. Вера навсегда запомнила, как мама резко расцепила ее руки и скинула назад со словами: «Через полчаса педсовет. Как я теперь мятая пойду?»
Со временем Вера и сама отучилась внешне выражать чувства. А их проявления со стороны других мягко отвергала, вроде бы шутя: «Не люблю телячьи нежности». При этом она представляла себя разбойницей из «Снежной королевы» – сильной, уверенной и в то же время доброй, которая любит зверей и птиц, а те любят ее. Перед глазами всплывала сцена из мультика: «Телячьи нежности, телячьи нежности», – плачет маленькая разбойница, а над ней курлычут белые голуби.
Глава 4
Во всем виноваты птички
– Чтобы крылья у вас отсохли!
Ни визга, ни скрипа, ни скрежета. Просто две правых ноги одновременно втопили в пол каждая свою педаль тормоза. Серебристая реношка с буквой «У» на крыше послушно встала. Три человека синхронно подались вперед, покуда позволили ремни безопасности, а потом так же дружно возвратились в прежнее положение.
– Тебе чего, жить надоело?! – заорал инструктор на ученика так же, как только что орал на голубей.
Вообще-то Иван Иванович, старейшина автошколы, был мужиком спокойным. Но все, что было связано с «ласточками», – считалось святым. Реношка была его десятой учебной машиной. Не автомобилем, нет, именно машиной, женского рода. Он ухаживал за каждой из них, как за любимой. Дышал на стекла и протирал. Залезал под капот и сосредоточенно осматривал, ощупывал внутренности. Сдувал пылинки с сидений. Требовал от учеников сцепление отпускать плавно, на педали жать аккуратно, передачи переключать без рывков. А тут на тебе!